СТИХОТВОРНЫЕ ЦИКЛЫ
С ИНТЕРВАЛОМ В ОДИННАДЦАТЬ ЛЕТ
НАЧАЛЬНАЯ ШКОЛА
Цикл сонетов 1.
Тетради в клетку и в косую, о
школе вспомнил я
опять, 2. Тонкий
портрет (благородная рама), Анна
Порфировна, добрая мама – нас у
неё тридцать пять пацанов.
Сколько старанья и сколько терпенья: Только
уроки учителя пенья – дважды
в неделю – добавлены тут. Тот
говорок, и певучий, и чистый, с
малой изюминкой: «хвото», «хвашисты» и
с недовольством: «неверный Хвома!».
Семьдесят лет пролетело-прошло, 3.
Директор школы и жил при школе, Как
это видно на старых фото, И даже
у заводил отпетых Он в
гимнастёрке пять лет ходил, 4.
Столовка, где кормили бесплатною едой: Хотя
никто ни разу там не наелся всласть,
возможность обменяться: обед бесплатный наш И не
было ни разу среди знакомых стен, Никто
не встал ни разу на этот скользкий путь – свой
своего не должен, не может обмануть. А
память о перловке, о чае о пустом 5. Утром
у входа встречала нас тётя Оксана, Дальше
она же давала по схеме звонки, И в
раздевалке она, и на школьном дворе, Вечно
в работе, а всё ей казалось, что мало, А
иногда из толпы одного или двух – тех,
что себя ощущали особенно знобко, – тётя
Оксана в свою уводила подсобку, Только
о том умолчала оксанина мова: 6.
Экскурсия на радиозавод, Он,
полагаю, выглядел убого Но мы
балдели – глаз не оторвёшь: И я
тогда подумал: стоит жить Есть у
примет особенная власть, 7. Лето в
августе сорок восьмого – у него
не лицо, а гримаса:
Совершенно другие предметы, это
первые, с ходу, приметы Жизнь
на каждом изломе сурова, И
начало, и таинство снова –
значит, снова начальная школа. Что
поделаешь? Надо идти,
Сентябрь 2018
С
ИНТЕРВАЛОМ В ОДИННАДЦАТЬ ЛЕТ
Цикл стихотворений
В.
1. В мае
месяце сорок восьмого Ничего
не нашлось там такого,
отыскать мудрено! – ни
учёба, ни быт, ни погода, Отчего
же в раздумьях я ныне То,
что вовсе не скрылось в пустыне, не
боится пустот. Я,
окончив начальную школу, и с
годами осыплются шоры и
еврейский погром… А пока
что я мраком окован,
2.
Окончен институт, диплом получен, Не
вышло с назначением получше, Другие
мне мерещились победы, А тут
ещё взяла да вышла замуж Я сжёг
тогда стихов и писем залежь Всё
было внове: люди, их заботы, И так
прошли три полновесных года, Пишу
сейчас и скучно так, и гладко – а жил,
как будто был навеселе,
Сначала всё посматривал, робея, в ней
скоро обнаружился изъян. И дело
было, в сущности, за малым, Я
никого ни в чём не обвиняю, Меняет
жизнь. Прислушиваюсь к ней.
3. В
апреле было сто лет вождю, в мае – мне тридцать три. Эти
числа солидны вполне, как там ни посмотри. Век –
это всё-таки долгий срок и ценится неспроста,
Столетие – праздник, трубили о том чуть ли не целый год, Как я
мог предвидеть тогда, что целых ещё семь лет
вернутся и под ногами земля, и небо над головой?
4. Год
назад Олимпийскими играми Старый
дом у заброшенной пристани Отчего
ж мы ютимся, воистину, Вместо
двери колышутся простыни, Мы на
острове, двое на острове, Даже
чайки крылом не касаются Люди
здесь не живут, а спасаются; Сосны
берег изрезали тенями, Можно
долго кричать в отдаление –
докричаться нельзя никуда.
Оказалось, при всей неумелости, Нет ни
соли, ни спичек в окрестности,
Опускаюсь в судёнышко зыбкое,
Пожелай мне одною улыбкою, Раз,
другой и десятый получится, Ну, а
ежели буря-попутчица Мы не
мнительны: мало что чудится? Мы
пророчества наши таим. Ну, а
ежели всё это сбудется – что
мне делать с виденьем моим?!
5. Гроз
январских потоки, и вспышки, и гром
приземлились в конце февраля. Но
зато уже в третьем узнали с лихвой,
Незнакомый язык, незнакомый уклад, Но
рождается таинство новых времён –
ощущенье народа, в котором рождён Это
всё происходит без громких речей, И не
явится даже малейшая спесь А
посмотришь назад – и окажется вдруг,
6. Две
трети века – немалый возраст, Уже не
манят чужие звезды К
чужим соблазнам влеченье стынет, Уже
милее своя пустыня Своей
тропою иду упрямо,
Конечно, возраст вполне осенний – пора
не самых удачных дел,
Упасть
в дороге. Подняться снова. Снести
насмешку. Снести удар. Но
осень духа и осень слова
7. Так
бывает: почудится голос живой, На
столетие Первой войны мировой
Вызываю из памяти запах листвы, ни
пожарищ, ни взрывов, ни рвов. А в
прогалах осин островки синевы, всем
найдётся и пища, и кров. Лес
живой и вполне независим от нас –
от
людей, приходящих сюда: И
появится дом, конопаченый мхом, В
ежедневном таком и таком колдовском Сентябрь-октябрь 2018
От автора. Хочу обратить внимание читателя на неожиданную для меня самого закономерность: 1-я часть этого триптиха была написана в ноябре 1978 года, 2-я – в октябре 1998-го, а 3-я – в декабре 2018-го. Следовательно, «Триптих о моём архиве» вместил в себя ни много ни мало два раза точно по 20 лет, то есть в сумме 40 лет (!) моей жизни и стихотворчества. За это время в мире произошли грандиозные события – информационная революция, распад Советского Союза и многомиллионный Исход евреев из него (при этом и сам автор сменил страну обитания), кардинальные изменения в сфере высоких технологий; и всё это странным образом нашло отражение в текстах данного
сочинения…
1. БУКИНИСТ
Всё окно, как
в новогодней шторе,
в ровном
снегопаде...
Отнесу я к
букинисту, что ли,
все свои
тетради
и скажу: –
Послушайте, маэстро,
риск – святое
дело:
для тетрадей
подберите место,
спрячьте их
умело.
Говорю вам
искренне и верно:
пролетит
столетье –
цены
возрастут неимоверно
на тетради
эти!
Букинист очки
в руках повертит,
скажет
осторожно:
– Думаете,
кто-нибудь поверит,
хоть поверить
можно?
Вы и я – не
более чем люди:
пролетит
столетье –
ни меня, ни
вас давно не будет
на прекрасном
свете.
Снегопад
способствует спокойной,
медленной
беседе.
– Ну, а вы
предполагали сколько
жить на этом
свете?
Я же вам
скажу чистосердечно,
пусть меня
осудят:
вы торговец,
я поэт – мы вечны,
если будут
люди!
Букинист
глядит почти сердито
и, обдумав
что-то,
объявляет
магазин закрытым
для
переучёта.
Наверху, под
скатом крыши низким,
в снег
летящий глядя,
раскрываю
перед букинистом
все свои
тетради.
Я стихи читаю
постепенно
не для слов и
лести:
букинист им
называет цену,
сделка честь
по чести,
и потом,
переходя от строчек
к тривиальной
прозе,
деньги мне
отсчитывает строго
и проверить
просит.
За окном
темно. Пространство ночи –
в снегопаде
шторном...
Букинист
ворчливо пробормочет:
– Ишь, какой
проворный!
Деньги
получить – и сохраниться?
Нет,
бессмертье – мимо! –
и меня,
страницу за страницей,
съест огонь
камина.
Лишь одно он
сохранит, пожалуй,
от золы
очистив, –
то
стихотворенье, где держал я
речь о
букинисте...
Ноябрь 1978
2. АНТИКВАР
В Тель-Авиве,
где-то возле рынка
в переулках
узких,
на глаза
попалась мне витринка
вся в
обложках тусклых.
И,
вглядевшись в бородатый, грузный
и курчавый
лики,
понял я, что
это лавка русской
антикварной
книги.
Захожу,
конечно. Колокольца
слышу звон
знакомый,
и волна
прошла по телу косо
словно бы
истомой:
этот звук,
исполненный доверья,
я слыхал
когда-то,
закрывая за
собою двери
в глубине
Арбата.
После
ослепительного солнца
привыкаю к
лампе.
Узнаю
давнишнего знакомца
из московской
лавки.
Да и он
сомнения итожит,
выходя из
мрака:
– Я узнал
вас, как ни странно, тоже;
двадцать лет,
однако!..
Подождите! –
и уходит снова,
видимо, в
подсобку.
Возвратившись, на столе сосновом
складывает
стопку
выцветших
блокнотов и тетрадок
и квитанций
бланки
и бормочет: –
Должен быть порядок;
у меня – как
в банке.
Посмотрите –
ваш архив исконный
я из сейфа
вынул!..
. . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Почерк – мой,
а тексты – незнакомы:
первый раз
увидел.
Вглядываясь,
глохну и немею,
ноги как из
ваты.
Ничего понять
я не умею –
вот и
жутковато.
Это всё мои,
мои тетради,
но чужие
речи!..
Антиквар ко
мне подходит сзади
и берёт за
плечи,
говоря: – Не
бойтесь, дело чисто –
гляньте-ка на
даты:
это всё, что
вам ещё случится
написать
когда-то.
Мы привыкли
жизнь делить на фазы,
расставляя
вехи,
а она ведь
вся даётся сразу,
сразу и
навеки.
Ну, а что
касается архива... –
он помедлил
малость, –
то, что мне
когда-то принесли вы,
у меня
осталось.
Я б держал и
дальше интендантство
над судьбой
еврея,
но прошло
смещение пространства –
и сместилось
время.
Будущее ваше,
ваша доля
превратились
в память.
И судьба
архива – в вашей воле:
взять или
оставить.
Я молчу, и
длятся две минуты,
словно два
столетья.
Не было в
душе сильнее смуты,
чем в минуты
эти!
Но, со
страхом всматриваясь в бездну
пристального
взгляда,
я внезапно
становлюсь железным:
– Не возьму.
Не надо.
Да и вам
довольно напрягаться
в вахте над
поэтом:
то, что в
сейфе, – вовсе не богатство,
я уверен в
этом.
И прощаюсь я
с курчавым ликом,
с бородатым,
грузным...
И вослед мне
смотрит мой хранитель
с одобреньем
грустным.
Октябрь 1998
3. ПОСЛАННИК
Магазин возник в полуподвале –
полумрак и тесно.
В месяц-два ценители узнали
про такое место
А хозяин был знаток великий
год, тираж и ход первоизданья,
Я туда ходил не очень часто,
Как-то попросил свою удачу
Он тогда меня и озадачил:
– Вы ведь тоже автор,
продавать-то трудно!
Вы сюда свои несите книги,
Я принёс два разных экземпляра –
для удачи шалой,
и была на полке эта пара
Я уже ходил всё чаще мимо,
Бедный Феликс! Книжная торговля
И тогда я вспомнил букиниста –
давнего, с Арбата,
и на миг от той картинки мглистой
Результат компьютерного теста:
это мной написанные тексты,
Сделаю я копии архива
Может быть, реальности переча,
Наизусть прочту стихотворенье,
Он смущённо скажет: – Понимаю
Он достойно скажет: – Принимаю
Не дано нам ведать достоверно,
но Господь рассудит.
Мой посланник времени и места
Декабрь 2018
Памяти Дмитрия Дмитриевича Шостаковича 1.
СКЕРЦО Не
помню своих игрушек времени раннего детства.
Какие-то были, конечно, – куда же им было деться? Не
помню кукол – понятно, куклы зачем мальчишке?
Какие-то были, конечно, а я ничего не помню! Зато
отчётливо вижу большой деревянный ящик,
Папа-портной дипломату сшил костюм для приёма, Целый
ящик! Мы жили более чем небогато, но
помню и ныне квартиру, полную аромата. А
вскорости после этого стало не до игрушек: В то
жестокое время непросто сейчас вглядеться; И всё
же, когда случается услышать струнное скерцо,
прихватив незнамо откуда слоника или мишку, слушаю
эту музыку, бегу за нею вприпрыжку, 2.
АЛЛЕГРО
Красива, кругла, весела, Ничто
не сулило беду,
вертелся, в трамваях давился; И вот
он лежит на полу А
ежели кончен завод, Внутри
у неё пустота; и всё
повторяется точно. На
мне, если кончен завод,
Вертелся я, ношу неся, Я
радостно всё ощущал, И вот
подступает финал, со
мною уйдёт в забытьё Но
ежели там, за чертой, И если
всё сгинет во мгле, 3.
АНДАНТЕ
Жду
решенья высшего Судьи, Сам
себе: бесцельно не сиди, В
череде необходимых дел Что
сумел, чего ты не сумел, Где
ступал, а где и отступал, только
по случайности и выжил.
Приговор попробуй угадать – всё же
не совсем ты меднолобый, – и себя
попробуй оправдать, Жду
решенья высшего Судьи Было
всяко: многого просил,
впрочем, с этим ничего не вышло.
Понимаю: тут бы нужен лад –
всё-таки душа ещё живая, – но
часы настойчиво стучат, И
решенье высшего Судьи я
хотел бы, чтобы дни мои
Декабрь 2020
Цикл стихотворений
1. «ВСТРЕЧНЫЙ» Не
песня, а воистину награда –
мелодия прозрачна и легка. Так
что же ты, кудрявая, не рада, О да,
в ней много радости. и света, А где
же убиенный академик? А где
же убиенный музыкант?
Прекрасное безжалостное время!
Прекрасный и безжалостный талант! Но и
талант под этим грузом стонет,
2. «ПАДЕНИЕ БЕРЛИНА» Вождь
точно знал, что Шостакович – гений, И
композитор, время воплотивший Какой
ценой та песня создавалась, При
этом что-то всё-таки таилось
3. «ОВОД» Как
возвращенье после летаргии Герой,
понятно, гибнет за свободу Он
думает, что неподвластен Богу, Но
мощное звучанье Лакримозы Сеанс
окончен. Вечные вопросы
4. «ГАМЛЕТ»
Таинственные стены Эльсинора, И не
понять – что истинно, что ложно, где
зло таится в облике добра, И это
всё про Данию, про принца –
шекспировского текста колдовство – до тех
лишь пор, пока не повторится Пусть
на экране поединки, танцы,
5. «КОРОЛЬ ЛИР» Путь
долгий, монотонный и унылый он не
под силу даже и коням. Что ж
делать? Надо шествовать упрямо – ведь
только раз даруется поход, и
кто-то по дороге ухнет в яму, но
лишь на время: есть всему границы, и
положенье, и дальнейший путь.
Тот
много значит, тот немного значит,
остаться в лёгкой песенке Шута… Июль
2021
ДЕСЯТЬ ВАРИАЦИЙ НА ЗАДАННЫЕ ТЕМЫ с
эпиграфами из Георгия Шенгели
Цикл стихотворений 1.
Он подневолен был бескровной,
Как бы асбестовой тоске.
Асбестовая ровная тоска, Зачем
её я называю «ровная»? Не
потому ли, что неглубока?
Глубокая, не ведая границ, в ней
человек не жив, а терпит бедствие, Одно
спасенье – написать стихи, 2.
Скорбные шелесты трав в
мире бескрайних могил…
Северокрымская степь – просто сухая равнина: Дивный
пейзаж не найти – это не та Украина:
Северокрымская степь – здесь не пасутся отары, Здесь
разгоняли коней ляхи, хохлы и татары,
Северокрымская степь – это пространства такие,
мёртвая память защит, мёртвая память атак.
Северокрымская степь – шли тут сарматы и готы, После
над ней пронеслись неисчислимые годы… Травы
всё так же шуршат в мире молчащих могил.
3.
Вчера мне снилась
мёртвая вода… Живой
водой хоть раны окропить, Но
непонятно, где её купить: А
мёртвая вода – зачем она? Чтоб
жизнь увидеть, словно поле боя? Чтоб
канул труд, затраченный тобою? Не
соглашусь на это никогда! Зачем
копил я опыт и уменье? Но вот
приснилась мёртвая вода – и
целый день живу в недоуменье…
4.
Помысли мудро о
вращении времён… Как
гребни волн в приливах и отливах, И века
нет, как на знакомых нивах Под
жаром солнца, под свеченьем лунным Как
приходили скифы или гунны, Чем
измерять? Минутами? Веками? Да
будь ты хоть четырежды умён,
5.
Переждать бы вывихнутый
час…
Наконец-то этот день угас. Правду
ль говорят, что время лечит?
Переждать бы вывихнутый час, Глупая
надежда всякий раз:
переждать бы вывихнутый час! А за
ним другой, и с переломом…
6.
Крутой бочонок
деревенской браги,
Когда
бы в детстве я увидел фразу
наверно, я бы и не понял сразу: весь
мир вокруг был беден и суров. Сейчас
легко в невежестве признаться – у тех
времён особые права. А
брагу я распробовал в тринадцать, И
брага находилась не в бочонке, Тогда
мальчишку приняла на лето
голодного болезненного шкета А стол
семейный выглядел не густо, А в
подполе – лишь с огурцами бочка,
7.
ТАРУТИНО, 1953
Уютный выбеленный домик
Воспоминание бездонно, а было всё накоротке: Я в
нём провёл почти всё лето вдали от зимней суеты Они и
не были случайны – их долгий срок не изменил, – на
самом на краю Украйны, где главный город – Измаил. Была
там комнатка с топчаном, хоть крохотная, но моя, Я в
ней просиживал украдкой, чтобы совсем не впасть во мрак, А для
других живущих в доме я молод был, я весел был, И
спал, случалось, до полудня на том уютном топчане, и,
словно школьные уроки, я их старался повторять, Так
зарождался шаг за шагом мой многолетний стиль ночной, И слов
неясное томленье нередко доставалось им,
8.
Отрадно воду пью из
ветхого ковша… Когда
маячит путь, когда чего-то ищем, Её
особый вкус оценится мгновенно – ведь
он из детских лет, из первозданных ниш. Откуда
же вода? Из родника, наверно, Не
сразу и поймёшь – лишь холодок по коже, – что ты
не просто шёл – тебя вела Рука, Он не
был на пути – он взялся ниоткуда; Рискни
на склоне лет опять поверить в чудо,
9.
И медленно плывёт
свинцовый зной…
Вековое уменье земное не
перечить свинцовому зною, Нам,
приезжим, оно не даётся
Поживёшь и намаешься вдосталь, ибо
тянет в знакомую высь. Но
однажды поймёшь: это просто, только
вовремя остановись. Было
всяко – и трудно, и больно, Но
однажды скажи: мне довольно, – и
почувствуешь: зной – по тебе. 10.
В моей руке – далёкие
века… Груз
не тяжёл, а ноша нелегка, Не
зная их, я жил и не тужил, Я их
на русский лад переложил, Есть
утешенье сердцу и уму, А я и
не пытался никогда, Но то,
что я донёс из дальних лет, псалмы
Давида. Пусть напева нет – они
мерцают, ежели вглядеться. Май
2022
|