2019 - 1

 

НОЧНОЙ  РАЗГОВОР

 

Человек подошёл к итогу
и с тоской обратился к Богу:

– Даровал Ты мне длинный путь,
но теперь, уходя со света,
вопрошаю – и нет ответа:
был я счастлив хоть как-нибудь?

 

Лишь успел он закончить фразу,

некий голос услышал сразу,
полный силы и доброты
и нездешней заботы полный:

– Сознаёшь ли, что Я исполнил
всё, чего запрашивал ты?

 

Когда жил ты ещё в Союзе,
то учился в престижном вузе,

защитился, как путь велит,
поработал на мирный атом,
стал по делу лауреатом –

и не беден, и знаменит.

 

Дни в науке, а что же ночи?

Был у женщин успешен очень
и женился на кинозвезде;
с ней поездил по заграницам,
да и там сумел отличиться,
стал известен теперь везде.

 

Перестройки вихрем объятый,
получил приглашенье в Штаты,
там прижился – деньги, медаль
от Конгресса, премия Бора;
нет минуты для разговора
по душам, и вот это жаль.

 

Заболел, сумел излечиться;
к сожаленью, судьба-волчица
отняла у тебя жену.

Как просил, утешился скоро –

на канадских лесных просторах
обнаружил ещё одну.

 

Жив, богат, с молодой подругой,
признан всей мировой наукой,
закрома твои не пусты –

фильмы, книги, переизданья,
вся стезя твоя в назиданье
для студентов;

                            так что же ты?

 

– Я не ведаю, что со мною,
я не знаю, чего я сто́ю,
на какой опоре стою́;
сорок лет и ещё раз сорок –

но не путь за спиной, а морок,
будто жизнь прожил не свою…

 

Январь 2019

 

 

*    *    *

 

Мир сузился до личного жилья,
а круг друзей – до одного ровесника;
а я, как прежде, жду прихода вестника,
что мне откроет смыслы бытия.

 

А он подзадержался в тех краях,
где, очевидно, больше в нём нуждаются,
и к нам его приход не ожидается
ни вскоре, ни, тем более, на днях.

 

А потому придётся самому,
пока свеча ещё горит на полочке,
всю жизнь свою рассматривать до полночи,
выискивая смыслы по уму.

 

Свеча горит по тем, кто рядом был,
кто помогал выдерживать, выстаивать,
и нет причин их имена утаивать –

ведь я живу, и я их не забыл.

 

А смыслы – в непрерывности пути,
который за моей спиной останется,
и в тех, которым всё моё достанется:
их мало, но они должны прийти.

 

Январь 2019

 

 

*    *    *

 

Печальная память, опять в пустоте не кружи –

ведь то, что забыто, забыто не зря, вероятно.

Из дальней пустыни приходят сюда миражи,
ночуют в квартире и утром уходят обратно.

 

И сны возникают, где всё на ходу, на бегу,
знакомые лица с укором в молчанье суровом;
вхожу в помещенье, а выйти потом не могу,
как будто за что-то навечно я там замурован.

 

По стонущим рельсам бегут и бегут поезда,
и нет остановки, чтоб как-то в пути оглядеться.

Они убегают отсюда незнамо куда –

в давнишнюю юность и вовсе пропавшее детство.

 

А после печальная память кружит и кружит
над теми местами, где годы мои пролетали,
и ближе к рассвету мираж одинокий дрожит,
даруя подробности – звуки, штрихи и детали.

 

Январь 2019

 

 

*    *    *

 

Запах мокрой земли, запах мокрой листвы, запах мокрого камня –

это всё не моё, это разных людей-знатоков разысканья;

ведь моё обонянье навеки испорчено астмой давнишней,
а оно и до этого было, как помнится, среднего ниже.

 

Но когда на земле девять месяцев кряду жара и ни капли,
а потом в декабре всё идут сплошняком дождевые спектакли,
даже я обновляюсь, и вновь ощущать удаётся пока мне

запах мокрой земли, запах мокрой листвы, запах мокрого камня.

 

Пусть висит надо мной непреложная истина школьного курса,
что вода – это жидкость без всякого запаха, цвета и вкуса,
но ведь ведомо всем, от весьма утончённых и до сиволапых,
что и цвет наблюдаем, и вкус ощутим, а тем более запах.

 

Значит, можно сказать, что в реальных делах и вода различима,
и для каждого случая, рано ли, поздно, найдётся причина,
и, в неё не вникая, а просто по ходу реальности вторя,
называем заученно: Белое, Чёрное, Жёлтое, Красное море.

 

И кончается дождь, и кончается на небе молний сверканье,
лишь отдельные капли ещё на стекле производят мельканье,
и заходят в меня, совершая в мозгу проводов замыканье,
запах мокрой земли, запах мокрой листвы, запах мокрого камня…

 

Январь 2019

 

 

*    *    *

 

Ты можешь в любой момент купить билет в Интернете,
в назначенный день спокойно приехать в Бен-Гурион;
четыре часа полёта – и ты погружаешься в эти
ожившие воспоминания очень давних времён.

 

Автобус из Борисполя мчится по автостраде,
езженой-перееезженой полвека тому назад,
и пейзаж заоконный не застревает во взгляде,
поскольку он перестроен с текущим временем в лад.

 

Ты от Почтовой площади едешь в фуникулёре –

новенькие вагончики с рекламой на потолке, –

и перед знакомой дверью ты застываешь вскоре,
как тысячу раз стоял со связкой ключей в руке.

 

А дальше ты позвонишь, и дверь откроется эта.

– Я здесь когда-то жил – можно ли мне войти? –

а оттуда не будет ни привета, ни даже ответа,
и разве не в этом была цель твоего пути?

 

Разве и без поездки ты не мог догадаться,
что будут люди чужие, и дом, и город чужой,
и то, что тебе казалось воспоминаний богатством,
будет в руках рассыпаться, словно съедено ржой?

 

Совсем нетрудно представить детали – те ли, другие;
совсем нетрудно представить тот виртуальный полёт;
совсем нетрудно представить по юности ностальгию;
но жизнь – суровая штука, сантиментов не признаёт.

 

Январь 2019

 

 

ЕЩЁ  О  РОДОСЛОВНОЙ

 

У моей прабабушки было полтора десятка детей;
жили в скромном достатке и без  особых затей.

До взрослого возраста дожили только восемь из них –

семь девчонок и парень; я застал четверых.

 

Остальные четверо уехали в Штаты давно;
даже сказать об этом было запрещено:
я в детстве случайно услышал, и в памяти до сих пор
тот разговор на идише – полупо́нятый разговор.

 

Бабушка стала Цейтлин – за рава вышла она;
Бородянская тётя Аня была счетовода жена;
дядя Абраша Перчик фамилию рода хранил,
и тётя Мейта тоже – муж её репрессирован был.

 

…Вместо ствола и кроны, вместо семейных корней –

горсть разрозненных данных; что же мне делать с ней?

Мало надёжных фактов, много больших лакун;
все знавшие – в прошлом веке, да и я-то уже не юн.

 

Спрашивать бесполезно – никто не ответит с небес,
и в архивах не будет отклика на досужий мой интерес.

А с детства жизнь приучила не поднимать головы,
быть ниже воды стараться и также тише травы.

 

Какая уж тут родословная, когда таишься от всех!

С такими куцыми ветками не дерево будет, а смех.

Не родословная вовсе – часть истории общей беды…

Какие на этом дереве ещё возможны плоды?

 

Февраль 2019

 

 

*    *    *

 

Рельсы, шпалы, стрелки, семафоры,
литерный, товарный, спешный, скорый,
за составом ветряна́я хмарь…

Дом вблизи от станции товарной
ежедневно повторял букварный,
потому заученный словарь.

 

С магистральной горки так свободно!

А потом пошлёт куда угодно
самый главный – поворотный круг:
товарняк пришёл на сортировку;
что вагон раскроется неловко,
ожидают много жадных рук.

 

Здесь и бабки, что к земле пригнулись,
здесь и пацанва окрестных улиц,
здесь порой крутые мужики,
и сквозь пальцы смотрит, как ни странно,
здешняя убогая охрана –

просто инвалидные стрелки.

 

Потому что все тогда страдали –

жили-холодали-голодали
и решались нарушать закон…

Ежели железная дорога
по моим стихам проходит много –

это отзвук тех больных времён.

 

С той поры запало – и на годы:
поезд – ощущение свободы
от суровых будничных забот.

Сел и поезжай, куда – неважно,
главное – сказать себе отважно:
всё проходит, и теперь пройдёт!..

 

Февраль 2019

 

 

*    *    *

 

С малолетства читая стихи,
думал я, что поэты – счастливцы:
им доступны сердец тайники,
а не только явленья и лица.

 

Повзрослел, сам пописывать стал,
не всегда понимая истоки…

Лишь когда постарел и устал,
понял: судьбы поэтов – жестоки.

 

Если ты настоящий поэт,
жизнь – и счастье твоё, и мученье,
а иных и не нужно примет
в одиночном твоём заточенье.

 

Если ты настоящий поэт,
боль заполнит рождённую строчку,
болью полнится ночь, и рассвет
не заглянет в твою одиночку.

 

Если ты настоящий поэт,
всюду боль, но справляешься с нею:
в ней звучанье, и запах, и цвет –

чем прекраснее, тем и больнее.

 

Февраль 2019

 

 

*    *    *

 

Белые домики, красные крыши,

лёгкого мостика звонкий пролёт…

Там, где кончается улица, слышу:
безостановочно море поёт.

 

Полдень в разгаре. Достаточно жарко.

Улица спит под зонтом синевы.

Воздух недвижен. А всё-таки жалко –

песню морскую не слышите вы.

 

Чтобы расслышать мелодию эту,
надобно к дереву ухом припасть
и в тишине раскалённого лета
всё позабыть, раствориться, пропасть.

 

И постепенно в прибойные ритмы,
в плески воды и в песчаную взвесь
тихо пробьётся звучанье молитвы
всех поколений, молившихся здесь.

 

Шма, Исраэль, Адонай Элоэйну…

То ль со словами, а то ли без слов
песня-молитва, где след непременный
вечной надежды и сбывшихся снов.

 

Февраль 2019

 

 

*    *    *

 

Завихриваются времена, порядок событий сминая,
и можно лишь удивляться, что память ещё жива.

Я ничего не придумываю, я попросту вспоминаю
картинки, запахи, звуки и много реже – слова.

 

Я ставлю их в том порядке, в каком они появились,
со стороны проверяю, нужны ли для связки швы,
и память тогда дополнительно оказывает мне милость
фрагментами фотографий, записей и молвы.

 

Я всё это перемешиваю, чтобы возникла цельность –

как было на самом деле, то есть реальный сюжет,
и сам себя вопрошаю: есть хоть какая-то ценность
в этих моих построениях? И сам отвечаю: нет.

 

И смутно брезжит догадка: мне не хватает подслоя;
надо что-то придумать, пусть даже из ряда вон,
чтоб появилась правда и возникло что-то такое,
что не из этих мест и не из этих времён.

 

Февраль 2019

 

*    *    *

 

Антоныч, одноногий инвалид,
всему кварталу починял обувку,
и в гуталином пахнущую будку
без выходных был вход всегда открыт.

 

Уж как он умудрялся сохранять
ботинки, чтоб носили мы подольше, –

и внешний вид, и, главное, подошвы, –

непосвящённым было не понять.

 

Антоныч пил не более, чем все,
и это на руках не отражалось;
лишь на щеке была заметна жалость
по грязноватой мокрой полосе.

 

А как на этажи да с костылём? –

и  тоже ведь немалая забота! –

но никогда он не просил кого-то;
кто помогал, того дарил рублём.

 

А я ему сопутствовал не раз –

мы были с ним по лестнице соседи, –

и восходили не скажу в беседе,
а чаще просто был его рассказ.

 

Но никогда о пройденной войне –

всё о театре, о кино и книгах,
о памятных годах, часах и мигах, –

Антоныч почему-то верил мне.

 

Он знал, что я об этом никому,
что даже дома бабушке ни слова,
и много он рассказывал такого,
что не по силам детскому уму.

 

С тех пор прошёл необозримый срок…

То был урок – я  понимаю ныне, –

урок достойной жизни без гордыни
и долгого терпения урок.

 

Февраль 2019

  

*    *    *

 

Приходится поезду час или два ожидать
на этом разъезде, пока не появится встречный;
а тот поспешил бы, да путь там какой-то увечный –

то горная осыпь, то речка и топкая падь.

 

Ему невозможно надёжное время назвать
в часах и минутах, когда он придёт на стоянку.

А если везенье – тогда уж заказывай пьянку,
но только её невозможно организовать.

 

Ведь здесь не отыщешь не то что кафе-ресторан,
но даже столовку, но даже буфет захудалый!
А люди живут и, довольствуясь малостью малой,
о том и не мыслят, что в жизни какой-то изъян.

 

Такой, например, что для жителей всё далеко –

детишкам до школы, а взрослым – до книг и прилавка,
и если кому-то нужна канцелярская справка,
пили́ до райцентра, а это совсем нелегко.

 

Они попривыкли к рутине насиженных мест:
другие места – это просто цветные наклейки.

И движется жизнь, словно поезд по одноколейке,
где вне расписанья порой возникает разъезд…

 

Март 2019

 

 

ГРАФОМАН

 

Я не мог не писать – я родился на свет графоманом:
привлекал меня сразу любой незаполненный лист.

Я его заполнял то открыто, а то и обманом;
молчаливый по жизни, я лишь на бумаге речист.

 

Я писал про войну и про мир, про любовь и разлуку,
я писал про шпионов, про суд и фантастику тож.

Если б кто-то решил привязать мою правую руку,
я сказал бы: убей! – и подал бы отточенный нож.

 

Только странное что-то со мной приключилось намедни:
то, что я написал, превращалось в реальность потом.

Я писал о ракете – она появилась немедля;
я о доме писал – и немедля построился дом.

 

И сижу я весь день над листом белоснежной бумаги,
я сижу над листом и боюсь прикоснуться пером,
потому что впервые в душе не хватает отваги
быть хозяином слов, быть судьёй между злом и добром.

 

Что построился дом – это вовсе не главное всё же;
дом относится к быту, а первый вопрос бытия –

тот, который всё больше пугает меня и тревожит:
как там людям живётся в том доме, что выстроил я?

 

Как решаются ими проблемы насущного хлеба?

Как с соседями ладят и что о властях говорят?

Как выносят рутину и часто ли смотрят на небо?

И бывает ли так, что во сне над землёю парят?

 

Дом стои́т и стои́т, от меня в стороне существуя;
о жильцах я не думал, когда пробивался в печать.

Но ведь я подарил им и волю, и душу живую –

если что-то не так, то, по совести, мне отвечать.

 

Март 2019

 

 

*    *    *

 

Достань-ка мне, попугай, достань счастливый билетик –

только при свете дня и на глазах у всех.

Всё, что я сочинил за́ шесть десятилетий,
мне позволяет сегодня надеяться на успех.

 

Но я не прошу у тебя ни нобелевской награды,

Ни книги хвалебной, написанной служивым писарчуком.

Я и моя семья были бы просто рады,
если бы энциклопедия сошлась на тексте таком:

 

«Фамилия, имя, отчество (в скобках год и место рожденья) –

израильский русский поэт, автор двенадцати книг;
все они были достойны высокого награжденья,
но премию получила только одна из них.

 

Пишет на разные темы и о разных предметах,
в строгой форме сонета и в форме больших поэм;

Всем его сочинениям присуща одна примета:
он следует русской классике, чураясь новых систем».

 

Послушай меня, попугай, ты ведь мудрая птица;
как все на свете пророки, ты справедлив, но суров.

А всё же приходит время с делом своим проститься…

Найди для меня в коробке несколько добрых слов!

 

Попугай попрыгал по жёрдочке и клюв погрузил в коробку,
пошуровал, помедлил – и вынул счастье моё.

Шарманщик дал мне билетик. Я развернул его робко –

там было всего два слова: «Полное забытьё».

 

И тут я подумал: Боже, как верно жребий мой понят!

Собственно, это решенье я и предпочитал:
там, в отдалённом будущем, и вправду меня не вспомнят –

там никого не найдётся, кто хоть что-то читал…

 

Март 2019

 

 

*    *    *

 

Последнее ненастье перед летом –

полночный ливень, ветер вихревой,
вся ночь озарена сполошным светом,
и тополь под окном шумит листвой.

 

Зима ещё грозится и тревожит,
но ей конец. А здешняя весна
могуществом похвастаться не может,
да и к тому же коротка она –

 

недели две и редко три, не боле,
а дальше раскалённый небосвод,
а дальше восемь месяцев неволи:
хамсинный затяжной круговорот.

 

Но лето у хамсинов на аркане
и зимних гроз зловещий карнавал –

всё стерпишь за свободное дыханье,
какого с малолетства не знавал.

 

Март 2019

 

 

*    *    *

 

Старинный город над большой рекой
в дни детства моего хранил покой
провинциальной медленной рутины.

На улочках, где жил ушедший век,
трамваи тормозили свой разбег
и тарахтели редкие машины.

 

И люди тоже жили не спеша,
и возрождалась города душа,

пройдя сквозь казни, бомбы и пожары.

А время шло, и забывался дым,
и по проспектам светлым и прямым
автомобили всё быстрей бежали.

 

А город восходил по этажам,
и появилась страсть у горожан
пожить в охотку, пусть не по карману.

И эта страсть всё круче, что ни год,
и пусть в соседа бросит камень тот,
кто не поддался общему дурману.

 

Житьё провинциальное мертво,
и появилось в городе метро,
и всё быстрее вертятся колёса,
и все спешат, куда-то все бегут,
а вот зачем? Но сверхмобильный люд
не задаёт подобного вопроса.

 

Хотим смириться с этим, не хотим –

мир изменился, он необратим,
но резче проявляется былое.

Я вспоминаю: на дворе трава,
и звучно пилят на зиму дрова

два мужика двуручною пилою…

 

Март 2019

 

 

ЛАБИРИНТ

 

                                                                                                    В.

 

Я вхожу в лабиринт, но не знаю, дойду ли до выхода –

только право на вход мне со всей очевидностью выдано.

Можно следовать просто по правилу правой руки,
но конечные звенья неведомо как далеки.

 

И чтоб там оказаться – в местах, о которых мечтается, –

целой жизни не хватит, которая мне причитается.

Разумеется, можно, когда не боишься преград,

пренебречь подстраховкой и просто идти наугад.

 

Но тогда, заплутав, осознаешь планиду печальную,
что единственный шанс – возвращение в точку начальную
и оттуда опять отправленье на поиск пути,
если только мозоли позволят нормально идти.

 

Есть ещё вариант, потайными подсказанный струнами, –

попытаться хоть раз воспарить над стенами угрюмыми
и, душой откликаясь на зовы тревожной трубы,
совместить в перелёте конец и начало судьбы.

 

Но взлетать над землёй – это свойство даётся не всякому;
даже ежели есть, то на лбу не отмечено знаками,
и нередко чудак, с этим свойством в себе незнаком,
всю постылую жизнь в лабиринте живёт под замком.

 

Вот и я до сих пор в лабиринте брожу неприкаянно,
равнодушно следя за нечастыми птичьими стаями,
что свободно летят без дорог, закоулков и стен,
не меняют маршрут и не ждут от судьбы перемен.

 

Март 2019

 

 

КОРОНАЦИЯ

 

Ей-Богу, ничего дурного,
что я сейчас лишь этим жив:
ведь если жребий мой не лжив,
я завтра буду коронован!

 

Отец внезапно небом взят;
но он в словах своих последних
провозгласил, что я – наследник,
я, а не сводный старший брат.

 

Епископ мне подаст корону,
я водружу её – хорош! –

и, в сердце сдерживая дрожь,
проследую неспешно к трону.

Неспешно сяду на него,
своё подчёркивая право,
и взглядом обведу ораву
собравшихся на торжество.

 

Корона, трон, печать монарха…

Но если это отпадёт,
то чем я отличаюсь от
купца, солдата и монаха?

 

Что вообще такое власть?

Она не рыба и не мясо,
но почему же все стремятся
протиснуться, к ногам припасть?

 

Ведь знает каждый мой вельможа:
могу, пока она в руках,
поднять его, втоптать во прах,
помиловать и уничтожить!

 

Но что при этом ждёт меня?

Какие страсти и причуды?

Ведь завтра я уже не буду
таким, какой сегодня я!

 

Не как хочу, а лишь как надо
теперь придётся поступать –

и угрожать, и покупать,–

а есть ли этому преграда?

 

Вот я и думаю о том,
что завтра всё это свершится.

Но самого себя страшиться
мне не придётся ли потом?!

 

Март 2019

 

 

*    *    *

 

Однажды, непросветлённым днём,

я к стеклу со двора приник.

Комната. Стол и скатерть на нём.

Полки с множеством книг.

Печь с неостывшей ещё золой.

Рядом свернулся кот.

С чёрной пластинки под острой иглой

Иван Козловский поёт.

Свитый на роликах электрошнур –

проводка вся на виду.

Большой оранжевый абажур
рассеивает темноту.

На ближней стенке отличный Сарьян,
Осмёркин чуть в стороне…

А может, я просто немного пьян,
и всё пригрезилось мне?

Но в грёзе есть таинственный лад,
и тем она хороша:
это давно ушедший уклад,
в котором была душа.

Смотрю в стекло сквозь года и года,
где много трагедий и драм,
и знаю, что тот уклад никогда
уже не вернётся к нам.

Но он, давно разрушенный дом, –

словно благая весть,
и смысла нет сожалеть о нём,
а помнить – наверно, есть.

 

Март 2019

 

 

*    *    *

 

                                                                                        В.

 

Куда-то машины мчат под проливным дождём,
куда-то люди бегут под зонтиками цветными…

А нас никто не зовёт, и мы никого не ждём –

сверху глядим на бегущих, не совпадая с ними.

 

Рассеялись, как в тумане, круглые даты, пиры,
просто встречи друзей, полночные посиделки.

Сейчас ощущаем всё это как части большой игры,
в которой цели пусты и результаты мелки.

 

Сидя всё время дома, смотрим по сторонам:
книги уже не учат, диски уже не тешат –

все известны заранее; что остаётся нам?

Всё вокруг изменилось,

                             лишь мы друг для друга те же.

 

То, что рождало гордость и повышало престиж,

кануло постепенно, исчезло, мало что знача.

В нашу пору заката вошла великая тишь,
и возможно, что это – главная наша удача.

 

Март 2019

 

 

*    *    *

 

Холст натянут, уже загрунтован
и готов к переменам судьбы,

и задание проще простого:
как бы тень оркестровой трубы.

 

А на фоне указанной тени,
что легла, виртуально звуча,
показать на портрете смятенье
молодого ещё трубача.

 

Как велела ему партитура,
дать он должен победный финал,
а звучит эта музыка хмуро –

лучше б даже и не начинал.

 

Но не нужно раздумий порожних –

не отыщется в музыке след:
не трубач виноват, а художник,
что никак не выходит портрет.

 

Почему? Он не знает ответа,
и, хотя всей душою открыт,
триумфальное слово «победа»
ни о чём ему не говорит.

 

По пути и провалы, и беды,
тяжкий труд и коленная дрожь,
и пока добредёшь до победы,
сил на радость уже не найдёшь.

 

Ах, душа, ты свободная птица,
но не всё и тебе по плечу,
и судьба старика-живописца
недоступна пока трубачу.

 

И глядит он с холста в мастерскую,
а не в нотную смотрит тетрадь,
и победную фразу такую
ну никак он не может сыграть!..

 

Март 2019

  

*    *    *

 

В коридоре большой коммунальной квартиры
ночью свет не горит – экономит народ.

А вещей-то изрядно там наворотили –

кто идёт без фонарика, лоб расшибёт.

 

Но пришлось без фонарика: спрятал куда-то,
а спросонок тем паче никак не найду,
да ещё оказался немного поддатым;
в темноте коридора на ощупь иду.

 

Впереди по движению дверь приоткрылась,
на мгновенье отточенным лезвием – свет.

Мне в ночном коридоре дарована милость
осознать и запомнить глубинный сюжет.

 

Вот по жизни шагаешь, и застится зренье,
и бредёшь наугад без высот и без дна,
и однажды нежданно приходит прозренье,
и дорога твоя до предела видна.

 

А потом темнота опускается снова,
но доходишь до цели неведомо как…

Был бы путь непосилен и ноша сурова,
если б только не этот пронзительный знак!..

 

Март 2019 

 

2019 - 2

 

*    *    *

 

От рассвета и до вечера
был всё время чем-то занят.

День прошёл, а вспомнить нечего –

эта мысль меня пронзает.

 

Это времени течение,
именуемое «старость».

Не придам тому значения –

что-то всё-таки осталось.

 

Что-то явно незаметное,
что привиделось-приснилось,
словно бы монетка медная,
что под кресло закатилась.

 

Я наутро не побрезгую,
кресло малость отодвину,
совершу движенье резкое
и монетку эту выну.

 

Поверчу в руках замедленно,
пыль сдувая и мечтая:

может, всё-таки не медная?
может, всё же золотая?

может, всё же настоящая –

вишь, блестит себе в охотку?

В потайной сосновый ящичек
положу свою находку.

 

Там уже лежат похожие
из других наличных комнат,
о которых сразу тоже я
ничего не мог припомнить.

 

Вот лежат они в безмолвии,
не кичатся, не гордятся,
а потом при вспышке молнии
неожиданно сгодятся.

 

Что-то всё-таки припомнится,
что-то заново приснится,
и замедленно наполнятся
пустовавшие страницы.

 

Апрель 2019

 

 

*    *    *

 

На телеэкране – город (съёмка с большой высоты):
через узкую речку – маленькие мосты;
низенькие соборы, игрушечные трамваи;
с детства знакомые площади вижу, не узнавая;
миниатюрный рынок, небольшой стадион –

с детства знакомый город, а вроде бы и не он.

 

Крохотные людишки речной заполнили пляж;
короткая телебашня похожа на карандаш;
вот камера проплывает над левобережным массивом,
он выглядит с высоты тесным и некрасивым;
квартал, где прошло всё детство, изученный до дворов, –

он тоже довольно тесен и, кажется, нездоров.

 

Камера опускается. Ровный закатный свет.

Квартал обветшал изрядно за сорок прошедших лет –

с тех пор, как последний раз я видел его воочью,
на этом же перекрёстке в такой же час перед ночью,
когда ещё было нетрудно найти в толпе горожан
того, кто помнит фамилии: Тычина, Рыльский, Бажан.

 

А впрочем, что притворяться, особенный взгляд творя?

Камера не опустилась – это выдумал я.

Нужна была смена масштаба, чтобы свести воедино
сегодняшний день – и начало жизни довольно длинной:
ведь на картинках, оставшихся в памяти той поры
деревья были большими и очень большими – дворы.

 

Были огромными площади, где только ветер свистит,
и через реку птица вряд ли перелетит.

Почти безграничный город – это моё богатство:
было что изучать, было чего пугаться.

Припоминаю, что он меня не очень любил,
а всё-таки наполнял, окрашивал и лепил.

 

…Разномастные небоскрёбы – бетон, стекло и металл –

закрыли на телеэкране мой обветшалый квартал.

Я знаю, что ежегодно, помесячно, понедельно
тот город сам по себе живёт от меня отдельно
и облик свой перекраивает, не подозревая о том,
что по его фантомам движется мой фантом…

 

Апрель 2019

 

 

*    *    *

 

Линейка, циркуль, транспортир
и ластик бело-синий
воссоздают прекрасный мир
фигур и чистых линий.

 

И ежели не наугад,
а всё расчислить верно,
получишь нужный результат
вполне закономерно.

 

Но если у тебя в руках
одни слова и знаки,
и нужно их не впопыхах
оставить на бумаге,

и пусть законы языка
помогут без отказа –

а чем верней твоя рука,
тем неудачней фраза.

 

Словам и знакам нужен звук,
что в смыслы проникает.

Он – раритет, но этих мук
никто не понимает.

 

А вот когда возникнет он
неведомо откуда,
вздохнёт негромкий камертон,
отметив это чудо,

и тут нацеленной руки
спокойная работа:
появится внутри строки
платоновское что-то…

 

Апрель 2019

 

 

*    *    *

 

Последний раз я слышал счёт кукуший,

когда мне было ровно тридцать пять.

Я сам себе сказал тогда: «Не слушай!
Закончен? Что ж – продолжится опять!»

 

И впрямь, не прекрати считать с начала,
я насчитал бы явно больше ста,
и это лишь одно бы означало –

что жизнь моя бессмысленно пуста.

 

Какое-то крутое обнищанье
срывало с места, по́ лесу гоня,
и долгой жизни птичье обещанье
тогда ничуть не тешило меня.

 

Вся жизнь моя взаправду раскололась
и снова воедино собралась,
но больше никогда кукуший голос
мне не пророчил над годами власть.

 

Я прожил с той поры почти полвека
без всяких предсказаний и примет,
и помнится кукушка не как веха,
а просто в прошлом некоторый след.

 

Я жил, стараясь в меру сил прилежно
насущные заботы побороть.

А дальше будет то, что неизбежно,
как в Книге судеб записал Господь.

 

Апрель 2019

 

 

СТРУННЫЙ  КВАРТЕТ

 

Первая скрипка – золотая струна:
любая тема звучит филигранно.

Звонким жаворонком поёт она
при свете восхода, рано-рано.

 

Вторая скрипка – серебряный звук,
с первой в гармонии, но на подхвате:
они расходятся, вызвав испуг,
чтоб слиться полностью в результате.

 

Альт от них слегка в стороне,
слегка пижон, слегка ироничен,
но бронза слышна в его струне,
хотя он и ею не ограничен.

 

Ведь рядом играет виолончель –

серьёзно и скорбно тема пропета,
и есть у неё благородная цель:
тепло внести в звучанье квартета.

 

А весь квартет – как большой ручей:
все темы текут в единое русло.

Весёлая песенка у двух скрипачей,
а когда все вместе – выходит грустно…

 

Май 2019

 

 

*    *    *

                                                                                                В.

 

                                                           К нам не ходит никто…

                                                                         Георгий Шенгели

 

К нам не ходит никто, да и некому больше ходить –

вот финал протяжённой и в целом насыщенной жизни.

В этой мысли простой места нет никакой укоризне,
и со списком обид потому надлежит погодить.

 

К нам не ходит никто, да и мы никого не зовём,
хоть радушно когда-то  различных людей принимали.

Но с простым угощением справимся нынче едва ли,
а потом ведь придётся ещё обихаживать дом.

 

К нам не ходит никто, разве только случайный, чужой
в нашу дверь позвонит в месяц раз, да и то по ошибке.

Мир всё тот же вокруг, но его очертания зыбки,
и всё реже мечта, будто он, как и прежде, большой.

 

К нам не ходит никто, потому что признаться пора:
наше время ушло вместе с разного рода гостями.

Разошлись наши гости по свету своими путями
и сегодня проходят – а к нам приходили вчера.

 

Май 2019

 

 

*    *    *

 

                                          Я компас ломаю: мне всюду дорога;
                                          От гроба до грога протянута нить.

                                                                                 Георгий Шенгели

 

Дорога от грога до гроба куда как банальна,
и многие люди познали её досконально.

Намного нежданней дорога от гроба до грога,
сплошными вопросами полнится эта дорога.

 

От гроба – куда? Воскресенья случаются редко;
в истории только одна несомненная метка,
и то не до грога, а много возвышенней – к небу,
а грог – это так, приземлённая блажь на потребу.

 

Но в море бывает, что портится компас на судне;
куда мы плывём, никому не известно по сути;
и если мы чудом вернёмся к родному порогу,
нам Бэтси нальёт по стакану горячего грогу.

 

Мы сдвинем стаканы, кто весело, кто-то и строго,
за нашу дорогу – дорогу от гроба до грога,
за наши моря, где мы ходим не ради наживы,
за краткость судьбы и за то, что мы всё ещё живы.

 

Май 2019

 

 

*    *    *

 

                         Спать не могу, тревогою измаян:

                         Что происходит за моей спиной?

                                                           Георгий Шенгели

 

Спать не могу, тревогою измаян,
а если сон, то балаган сплошной.

Да что же я – и в доме не хозяин?

Что происходит за моей спиной?

 

Там чьи-то тени, шёпоты и крики
на фоне темноты и тишины.

Но я-то ведь не Янус, не двуликий,
чтоб видеть сразу в обе стороны!

 

И спать хочу, а всё равно не спится,
а ежели на час приходит сон,
то снятся – ба! знакомые всё лица,
все их повадки из былых времён.

 

Казалось, всё оставлено, забыто,
отторгнуто и сердцем, и умом –

а вот поди ж ты, словно бы орбита,
и лишь мечтанья о пути прямом.

 

И снова шёпот, снова крик с испугу,
и вяжется и снова рвётся нить,
и память вновь пускается по кругу
в пустой надежде цельность сохранить.

 

Май 2019

 

 

*    *    *

 

Были в жизни его несуразные полосы –

в холоду и в тепле, на свету и во мгле.

Он ходил по дворам и показывал фокусы,
а до этого был трактористом в селе.

 

Он три года почти на дрейфующей станции
был радистом, и поваром, и ездовым,
а потом увлекался бразильскими танцами –

был без малого год в услужении им.

 

Был ещё управдомом, служил в канцелярии,
а потом стал водителем грузовика,
чудом выжил в какой-то ужасной аварии;
шрамы, после шутил, красота мужика.

 

Вроде всё как всегда, но во время лечения,
в некий день ожиданья тупых процедур
о своём он задумался предназначении
и о том, что профукал себя и продул.

 

И теперь не вернуть ни здоровья, ни времени,
а за случай хвататься – лишь Господа злить,
и мечтанья, которые в юности реяли,
никакими стараньями не утолить.

 

И сознанье в порядке, и мышцы упругие,

а отныне всё чаще охота ему
наблюдать из окна за верчением флюгера,
что недавно возник на соседнем дому.

 

Май 2019

 

 

*    *    *

 

В морскую толщу звёзды утекли –

планета смотрит в небо и вращается.

Из гавани ушли все корабли,
и ни один пока не возвращается.

 

Неясно, что им выпадет вдали,
но запустенье тут не прекращается.

Из города все жители ушли,
и ни один пока не возвращается.

 

Библиотеки в мертвенной пыли,
музеи тоже и не освещаются.

Ценители из них давно ушли,
и ни один пока не возвращается.

 

…Прерву свою печаль на вираже,
внеся по ходу дела упрощение –

что возвращаться некому уже
и никому не нужно возвращение.

 

Май 2019

 

 

*    *    *

 

Тиха и раздумчива музыка Гии Канчели,
когда её слышишь на фоне ночной темноты.

Особые звуки кларнета и виолончели:
они не пронзительны – мягки они и густы.

 

Они не солисты, но тонкая звукопись ночи
наполнена ими без всяких ненужных прикрас.

Подобны они голосам человеческим очень:
не жалобы это, а просто о жизни рассказ.

 

О том, как сурово приходится в ней созиданью,
о том, что рутина заполнила дни и года,
что радости мало – существенно больше страданья
и много тяжёлого без перерывов труда.

 

И можно отчаяться: ночь, и не видно просвета,
а музыку ночи с налёту непросто понять.

Но долгие паузы, чтобы обдумать всё это
и то, что предписано небом, спокойно принять.

 

Май 2019

 

 

*    *    *

 

Ко мне обратился старик-шаромыжник:
– Могли бы ли вы без вопросов излишних
мне попросту дать три рубля?

Я Метнера вам бы сыграл Николая
и выпил бы, вам процветанья желая
и душу свою веселя!

 

Он скрипку достал, подбоченясь немножко,
и замер. Я дал ему мятую трёшку,
какая в кармане нашлась.

Он ноту-другую извлёк для начала,
и скрипка возвышенно вдруг зазвучала,
играя божественный вальс!

 

Ну что тут поделать? Что было, то было:
звучала в той скрипке особая сила,
какой-то особый экстаз,
гармония звуков – от верхних до нижних;
но вальс отзвучал, и скрипач-шаромыжник
стал заново кем-то из нас.

 

И я понимал: есть какая-то тайна,
что он тут играет совсем не случайно,
что беды его не сомнут,

и вовсе не важно для белого света,

что день протяжён, а явление это –

всего лишь на десять минут.

 

Июнь 2019

 

 

*    *    *

 

Я к этой усадьбе пришёл ненароком,
вернее, блужданье меня привело.

Дом смотрит пустыми глазницами окон,
и в них никогда не бывает светло.

 

Ни птиц, ни собак, ни хозяев тем боле;
возьмёшься за ручку – чешуйки в горсти.

Пустой огород и пустынное поле:
тут даже бурьян не желает расти.

 

Сарай во дворе обвалился от ветра,
начинка его – только стёкла и ржа.

И больше вокруг ничего не заметно.

Стервятник молчит, монотонно кружа.

 

А в общем-то вовсе нетрудно представить,
что в доме живут, и что зелень вокруг,
и всех поколений подробная память
в укладе, в быту и в созданиях рук.

 

Но где же они? Почему это место
похоже на страшный, мучительный сон?

Они угодили – куда, неизвестно,
они испарились в разломе времён.

 

Ненужными были умы и уменья,
достоинство, честь, предпочтенье труда…

Их внуков и правнуков дальние звенья
уже никогда не вернутся сюда.

 

Июнь 2019

 

 

*    *    *

 

На́ небе хлопочет ангел, в преисподней правит дьявол,
а меж ними промежуток для людей Господь оставил.

Жизнь по сути неплоха и планета хороша,
но и сверху, и внизу всем нужна твоя душа.

 

На земле – мы это знаем – что угодно может статься,
но душе не безразлично, где придётся отчитаться.

Хорошо ли, плохо жил, а придёт и твой черёд,
и об этом неспроста нужно думать наперёд.

 

Оправданья не помогут, и не жалуйся, вздыхая,
что была душа слепая, что была душа глухая.

Где пришёл держать ответ, там ты Лазаря не пой:
это ты и был глухой, это ты и был слепой.

 

Подтверждая эту слабость, принимая эту данность,
вознося за жизнь земную не хулу, а благодарность,
нетяжёлый свой багаж предъяви спокойно им,
ибо в жизни на земле не был всё-таки немым.

 

Объясни свою надежду на смягченье приговора:
твой незвонкий слабый голос всё же не был голос хора.

Нетяжёлый твой багаж будет принят, и тогда
успокоится душа в ожидании суда.

 

Июнь 2019

 

 

*    *    *

 

Я ювелир, я резчик и огранщик;
я знаю, были мастера и раньше,
да и теперь вокруг немало их.

Но я стараюсь выбрать для работы
свой камень – не особенное что-то,

а чтобы не похож на остальных.

 

Каким он станет, я не представляю:
под шлифовальный диск я подставляю
его бочок обычно наугад.

И первый шлиф, почти случайный, ранний,
подсказывает, сколько делать граней,
чтоб в этом камне отыскался клад.

 

А дальше труд, рутинный, осторожный,

поскольку по ошибке срезать можно
незнамо что – потом поди пришей!

А замысел по-прежнему в тумане –

ведь неослабным быть должно вниманье
для рук, для глаз и даже для ушей.

 

Всё сделано, но на живую нитку,
и можно видеть первую прикидку:
до совершенства – словно до луны.

Но замысел понятен боле-мене;
вот тут и нужно всё моё уменье
на весь маршрут немеряной длины.

 

И вот внутри подсказывает что-то,
что хватит, что дальнейшая работа
испортить может то, что получил,
хотя в мечтаньях было и получше…

Но счастлив я, что результат получен
и что хватило времени и сил.

 

Июнь 2019

 

 

*    *    *

 

Рабочий день без перерыва длится –

Барух Спиноза полирует линзу,
а перед этим долго шлифовал.

Посмотрит он сквозь эту чечевицу
на капельку – и снова удивится:
какой там бесконечный карнавал!

 

Не первый раз он совершает это,
и мысли тают, как туман рассвета,
покрывший ещё спящий Амстердам.

Мир обустроен, всё в нём ладно, строго,
всё замкнуто, и места нет для Бога –

всё только осязаемое там.

 

В природе всё устроено отлично:
природа вся насквозь геометрична,
всё познаётся опытным путём,
и можно б отмести сомненья разом –

но как в природе появился разум
и кто поведать может нам о том?

 

Он смотрит в линзу, горестно вздыхая:
картина мира вроде б неплохая,
но есть лакуна посреди пути.

Он смотрит и качает головою:
как в мире появилось всё живое?

За просто так ответа не найти!

 

И так во всём: приходит пониманье,

а не хватает к мелочам вниманья,
и провисает нужная струна.

Бог несомненно не играет в кости,
но в мире этом все мы только гости -
так где же наша вечная страна?!

 

Июнь 2019

 

 

ТРАМВАЙ

 

Трамвай набит битком – не то что сесть,
а и стоять с трудом найдётся место,
а если чудом удалось усесться,
гляди в окно, пока не надоест.

 

А там пейзаж обычный городской –

нет, не унылый, а скорей неброский:
дома, деревья, редкие киоски
со всякой мелочёвкой под рукой.

 

Колёсный стук, шипение дверей,
водитель объявляет остановки,
и пассажиры, в скученности ловки,
на выход пробираются быстрей.

 

Объявлено сейчас: «Хлебозавод»;
выходят три-четыре человека,
и среди них с костыликом калека;
водитель смотрит в зеркало и ждёт.

 

Вот остановка «Университет»;
сойдут студенты – полтора десятка,
и опустеет задняя площадка:
входящих почему-то вовсе нет.

 

Потом «Универсальный магазин»
и «Рынок»; все, кто ехали в трамвае,
выходят там; вагон опустевает;
в нём остаюсь, похоже, я один.

 

И далее конечная – «Вокзал»;
толпа стоит, но неподвижны лица;
никто из ждущих не спешит садиться,
и «прощевай» водитель мне сказал.

 

И тут в окошке даже не рассвет,
а слабая полоска световая,
и нет передо мной того трамвая,
и даже колеи трамвайной нет…

 

Июнь 2019

 

 

*    *    *

 

Вдоль моря по песку неровные следы –

похоже, шёл старик, на палку опираясь:
замедлил тут шаги, когда увидел парус,
а тут он постоял у самой у воды.

 

Пришёл домой и лёг. Спал долго и легко.

Давно я так не спал – подумал, просыпаясь.

Приснилось море мне и в нём приснился парус;
он рядом был со мной, а всё же далеко.

 

Я немощен и стар, не выхожу на свет,
а дома день-деньской лишь в записях копаюсь.

Из моего окна нельзя увидеть парус;
законен тут вопрос – а где же мой ответ?

 

Мы цифрами горды, мы знанием горды,
но цифры холодны, а знания распались.

Я ночь провёл во сне, и мне приснился парус;
откуда же тогда вдоль берега следы?

 

Июнь 2019

 

 

*    *    *

 

По насыпи мертвенно-лунной
под цинковой серой луной
проносится поезд чугунный
и звук исторгает стальной.

 

Вагоны бегут монотонно,
в них матовый хромовый свет,
и вместе с движеньем вагона
по насыпи движется след.

 

И всё это длится и длится –

такой бесконечный состав! –

и в окнах латунные лица
желтеются, к стёклам припав.

 

Огромная масса народа
с насиженных мест сорвалась –

их гонит не личное что-то,
а чья-то железная власть.

 

Но только та власть не от Бога,
она не спасает от бед,
в ней нет утешенья убогим,
и горестным помощи нет.

 

И всё, что швыряется в ноги
безжалостной этой рукой, –

свинцовая тяжесть дороги,
а там деревянный покой.

 

Июнь 2019

 

 

2019 - 3 

 

*    *    *

 

Июльский полдень. Действие прямое
прямого солнца. Чистый небосвод.

Застылый зной. И в нём звучанье моря
звенит застылой нотой и зовёт.

 

О, этот зов – нельзя сопротивляться!

Застылый зной влияет, как магнит,
и стайку перекрученных акаций
расти поближе к берегу манит.

 

Там горизонт почти что беспредельный,
по крайности, ничем не заслонён,
и выветренный остов корабельный
рассказывает нам про связь времён.

 

И опадают временны́е сети,
даруя зренью неподвижный вид…

Здесь предки жили пять тысячелетий,
и столько же потомкам предстоит.

 

Непредставимо это протяженье –

что́ в  нём судьба отдельная моя?

Застылый зной и мо́ря притяженье –

всего лишь миг сплошного бытия.

 

Июль 2019

 

 

*    *    *

 

Проснулся ночью в испуге
от несуразного сна:
рекламы яркие дуги
заполнили створ окна.

А чем же ещё заполнить?

Глаза прикрой и держись…

Такая странная полночь.

Такая странная жизнь.

 

Снился старинный за́мок,
на входе хитрый замо́к:
ключ, из отборных самых,
справиться с ним не мог.

Разве все их упомнишь?

Истина, покажись!..

Такая странная полночь.

Такая странная жизнь.

 

Вдруг открылись ворота,
створка ползёт, скрипя.

В зале бытует кто-то?

В зале вижу себя!

Свой дубликат не оспоришь –

сарказмом вооружись.

Такая странная полночь.

Такая странная жизнь.

 

Вот незадача какая –

что-то я не пойму:
это ведь я неприкаян,
а он у себя в дому!

Я мог бы свой долг исполнить,
на месте его окажись?..

Такая странная полночь.

Такая странная жизнь.

 

Июль 2019

 

 

*    *    *

 

В старинной книге с рыжим переплётом
меня подспудно зацепило что-то;
внимание на то не обратив,
закрыл я книгу, чтоб вернуть на место,
и тут услышал вроде бы известный
и всё же неосознанный мотив.

 

Я книгу снова полистал неспешно,
и было это действие успешно:
нашёл гравюру очень давних лет –

на вклейке под бумагой папиросной
был нарисован лёгкий двухколёсный,
должно быть, дорогой кабриолет.

 

Её не зафиксировал сначала,
а, видимо, она-то и звучала,
гравюра эта, – цокотом подков,
шуршаньем шин,

               рессорным скрипом лёгким,
и перестуком краковской пролётки,
и пением поддатых седоков.

 

Та музыка в душе покой рождала,
та музыка меня сопровождала
полвека на путях моих былых.

На помощь, если ноги были шатки,
спешили сердобольные лошадки
и кучера, что направляли их.

 

И вот гравюра – как напоминанье
о том, что нужно обращать вниманье
на мелкие детали бытия,
на пристальную память о немногом,
на знаки, оставляемые Богом
там, где дорога пролегла моя.

 

Июль 2019

 

 

*    *    *

 

У горных стремительных рек есть назначенье прямое –

спешить, чтоб попасть на равнину и далее в море впасть.

Неторопливые реки тоже стремятся к морю,
но делают это с достоинством, не демонстрируя власть.

 

Большой широкой реке незачем торопиться:
растут на её берегах города с обеих сторон;
с берега до другого долетит не всякая птица;
если строится мост – многопролётный он.

 

А река течёт и течёт, движется неторопливо,
с грузами и пассажирами несёт большие суда,
и постепенно доходит до морского залива,
где пресная и солёная смешивается вода.

 

Река в теченье своём знает и счастье, и горе,
людей, живущих вблизи, и гостей из далёких стран…

Она в низовье своём уже не река, а море,
а в некоторых случаях уже не река – океан.

 

Июль 2019

 

 

ИЗ ДЕТСТВА

 

Тёплый кафель печки домашней –

признак жизни позавчерашней,
потому что уже вчера
был от печки свободен угол
и нелепыми были уголь
и дрова на траве двора.

 

Часто в зимнее время года
по ступенькам чёрного хода
поднимал я охапку дров,
а порой и угля ведёрко,
если холод за уши дёргал,
если был излишне суров.

 

В жизнь мою, да и взрослых тоже,
каждый день неспешно итожа,
тёплый кафель вносил покой,
и вечерний чай не был хмурым
под оранжевым абажуром
с леденцом одним за щекой.

 

А оттуда – под одеяло,
в сон, который мне навевала
бесконечная ночь зимы…

Тёплый кафель и ночь покоя –

что же это было такое,
что потом утратили мы?

 

Июль 2019

 

 

*    *    *

 

Я не замечен в торжественных одах
и в отраженьях текущего дня:
из привилегий лишь право на отдых
по-настоящему тешит меня.

 

Это не связи, которыми слава
тех награждает, кто ею любим, –

это действительно нужное право
временем распоряжаться своим.

 

Если хочу, то над текстом вздыхаю
без перерывов неделю подряд;
если хочу, в день седьмой отдыхаю,

Тексту, который получится, рад.

 

Ночь сочиненья не кажется лишней,
лишь бы хватило мне сил и чернил…
Не по Своим ли желаньям Всевышний
в тридцать седьмом и меня сочинил?

 

После в бесчисленных выкупал водах,
чтобы к любому труду приучить,
чтобы заветное право на отдых
только сейчас я и мог получить.

 

Значит ли это, что восемь ли, девять,
даже четырнадцать полных часов
светлого дня будет нечего делать,
ночь без просыпу и дверь на засов?

 

Нет, это память – от самых истоков
и до сегодняшней боли в груди:
честное время для честных итогов
жизни, которая вся позади.

 

Июль 2019

 

 

*    *    *

 

Мой отец был портной, не окончивший даже рабфак;
умных книг не читал, не был вовсе знаком со стихами.

Но игла не ленилась в его вдохновенных руках,
никогда не кроил, никогда не тачал впопыхах,
и тяжёлые ножницы были всегда под руками.

 

Очевидно, в него не безруким я вышел на свет;

виртуозом я не был, но многое делал умело.

Плохо помню отца, но в семье сохранился завет:
никогда не надейся на случай, на пользу примет,
никому не показывай, ежели сделал полдела.

 

Я не думал об этом, пока не дошёл до седин,
и вполне осознал то, что ранее было в тумане:
над работой твоей суд законный вершится один,
и никто посторонний твоих не увидит глубин –

это только ты сам, твой изыск и твоё пониманье.

 

И тогда приговор, хоть таи от себя, не таи,
совещайся с другими и жалуйся, пусть и немногим:
все удачи – твои, но и все неудачи – твои;
это ты не решился, когда было нужно в бои;
это ты прохлаждался и не был придирчиво строгим.

 

Ты один только вправе обдумать и честно решить
(и при этом спокойно, как кровь протекает по венам):
что-то нужно отрезать, а что-то стачать и подшить,
где бортовки добавить, а где и ватин подложить…

Это труд ежедневный. Его не назвать вдохновенным.

 

Июль 2019

 

 

ФАНТАЗИЯ ПАМЯТИ НАХУМА ГУТМАНА

 

На холсте натюрморт с апельсином,
абрикосом и спелым бананом,
и оранжевый с жёлтым на синем
(на скатёрке) не выглядит странным.

Если б скатерть была белоснежной,
да ещё и крахмальной к тому же,

то картина казалась бы нежной,
а смотрелась бы всё-таки хуже.

Но художник своим колоритом,

темнотой, приглушённостью фона
нам напомнил о чём-то забытом –

о жилище иного закона,
где хозяева комнаты этой
свой домашний уют создавали
и на скатерти синего цвета
и обед, и десерт подавали,
и не думали и не гадали,
что́ там в моде, а что не годится,
и глядели в далёкие дали
родовых и семейных традиций.

Время шло протяжённо, неспешно,
всё вбирало – и счастье, и горе,
и шумело небрежно-безбрежно
за окном Средиземное море…

 

Июль 2019

 

 

РАЗГОВОР  С  ВООБРАЖАЕМЫМ

СОБЕСЕДНИКОМ 

 

                      …А сам стою с разогнутой подковой
                      И слушаю, как падают слова.

                                                        Александр Межиров

 

Не стоит волноваться в жарких спорах,
надеясь на земле оставить след, –

мы точно что не выдумаем порох
и не изобретём велосипед.

 

Тогда зачем дискуссии до дрожи
и вся бездоказательная прыть?

Пусть каждый молча делает что может,
а время будет медленно судить.

 

Толково это или бестолково,
но в том душа уверена моя:
совсем не нужно разгибать подковы,
чтобы постичь основы бытия.

 

Июль 2019

 

 

*    *    *

 

Встал я ночью, чтоб записать
несколько новых строк:
забуду – придётся потом спасать,
имелся такой урок.

Добрался до письменного стола,
где можно мысли собрать,
где постоянно ручка ждала,
вложенная в тетрадь.

Сквозь трисы луна текла серебром,

рассыпанным по золе…

Чернильницу с гусиным пером
я увидал на столе,
а рядом кубок с пахучим питьём,
свечку и коробок:
я был во времени не своём
в котором я быть не мог!

И всё же был – а иначе как

объяснить перо и свечу,
а ещё и очень старый коньяк,
о котором я умолчу?

 

Я сел за стол и зажёг свечу,
два глотка из кубка отпил,
и тут же забыл, чего хочу,
и куда-то девался пыл.

А просто молча гляжу на себя
сквозь вековую тьму
и сам себя ощущаю я
самозванцем в своём дому.

Я, очутившись в другом веку,
вопрос задаю себе:
да, я преемник по языку,
но преемник ли по судьбе?

Осознаю́, что скорее нет;
закрываю глаза на миг;
и тут меня застаёт рассвет
с обломками строк моих…

 

Июль 2019

 

 

*    *    *

 

                                           В.

 

Когда ломается хамсин,

всё это где-то за стенами,
но в том, что происходит с нами,
он – из существенных причин.

 

А было нам невмоготу,
не по себе и не по делу,
всё шло к последнему пределу
и за опасную черту.

 

Никто тут явно не судья,
и не за что просить прощенья,

но возникало ощущенье,

что так ломается судьба.

 

А что реально можем мы,
когда вокруг разгул стихии?

Лишь переждать часы плохие,
надеясь выбраться из тьмы.

 

Никто не выстелет пути
и не поднимет на ступени,
и нужно долгое терпенье,
чтоб хоть куда-нибудь дойти.

 

Но вот уже и неба синь
даёт предчувствие прохлады,
а мы как будто и не рады,
что завершается хамсин.

 

Июль 2019

 

 

*    *    *

 

                                                 В.

 

Тьма была непроглядно густа
и пуста, как пустыня безводная,
и тогда загорелась звезда –

над дорогой звезда путеводная.

 

Я не ждал никакого огня,
не высматривал, зрение мучая.

Видно, кто-то услышал меня –

не меня, а моленье беззвучное.

 

В безнадёжности, там разлитой,
он почувствовал горечь осеннюю,
и зажёг этот луч золотой,
и послал его мне во спасение.

 

Молчаливый, усталый, седой,
пораженье признавший победою,
за своей путеводной звездой
до сих пор неизменно я следую.

 

Верю я, что дорога пряма,
но случись со звездою неладное,
вновь опустится давняя тьма,
непроглядная тьма, непроглядная…

 

Август 2019

 

 

*    *    *

 

Мироздания нашего главный секрет –

всё продумано в нём, всё и складно, и ладно.

Вот и воздух, и воду, и солнечный свет
от рождения мы получаем бесплатно.

 

Но всегда недовольны, угрюмы всегда:
не хватает того, а того переборы…

Не стараемся вкладывать больше труда,
а стараемся громче вести разговоры.

 

Почему же мы истину держим за ложь
и легко доверяемся пошлому слову?

«Я тебе объяснил бы, да ты не поймёшь»,
так Всевышний когда-то ответил Иову.

 

Вот и нам невдомёк, что в наличии лад,
только мы не дозрели до уразуменья,
не приемлем на вкус, и на слух, и на взгляд –

нет ни знаний серьёзных, ни даже уменья.

 

А поверить? Ну как же – мы так велики:
уравнения, формулы, термины валом!

Оскорбляет нас образ просящей руки,
оскорбляет моление о небывалом…

 

Август 2010

 

 

*    *    *

 

О ком твой плач, Иеремия,

и обвинения прямые –

они направлены кому?

Первосвященнику? Владыкам?

А может, людям невеликим –

народу нашему всему?

 

А весь народ – он в чём виновен?

В том, что неверием греховен,
что снова идолы в чести,
что выбрал он пути кривые?

О ком твой плач, Иеремия,
кого надеешься спасти?

 

Увы, так было, так и будет;
народ в деталях – просто люди,
при этом разные весьма:
торговцы, пахари, аскеты
и, редко среди всех, поэты –

владельцы тайны и письма.

 

О ком твой плач, Иеремия?

Когда кругом глухонемые,
поэты поднимают дух.

Они владыкам спать мешают,
они пространство оглашают,
чтоб пробудились речь и слух.

 

Они сильнее всех страдают
при виде распрей

                                  и рыдают
от неподъёмности задач.

Сердца их стонут в аритмии,
и от лица Иеремии
они записывают Плач.

 

Судьба у каждого прервётся,
но Плач навеки остаётся
свидетельством плохих времён,
и с ним по долгим несвободам
народ становится народом –

себя выковывает он.

 

Август 2019

 

 

*    *    *

 

Здесь не нужен никакой особый счёт –

этот вывод очевиден: он таков,
что не жаль потратить несколько банкнот
за возможность отпущения грехов.

 

Загляни в ближайший винный магазин,
прикупи давно освоенный коньяк,
и поможет он добраться до глубин
и убрать с автопортрета пошлый лак.

 

Потому что в размышленьях о судьбе
свою собственную роль не обойти;
потому что невозможно врать себе,
обвиняя тех, кто встретился в пути.

 

Невозможно самому себе польстить,
но и должного при этом не отдать,
и грехи себе придётся отпустить –

но никак их невозможно оправдать.

 

Ибо выбор единичен всякий раз;

чем расплачивался, знаешь только ты:

даже ежели без посторонних глаз,
не уйти от ощущенья срамоты.

 

Был тебе, и не однажды, Божий знак,
но остался незамеченным в былом…

Что ж – сиди теперь, потягивай коньяк,
чтоб не тошно было к ночи за столом!..

 

Август 2019

 

 

*    *    *

 

В неудачах своих никогда никого не винил –

сам за всё отвечал, если сильно они докучали.

Потому мне по нраву загадочный пластик винил,
сохранивший звучанья отрады, надежд и печали.

 

Он, конечно, вносил от себя кой-какие шумы,
то по мере износа, а то и от матриц сначала,
но прощали ему недостатки природные мы:
пусть шипенье и скрип, лишь бы музыка наша звучала!

 

Грампластинки нам пели почти из любого угла
в ритме танго, фокстрота и старого доброго вальса.

Даже если была не совсем подходящей игла,
голос чуть искажался, а всё же всегда узнавался.

 

Он геройствовал всюду, пластиночный нежный винил,
был на рынках, в застольях, другие сносил передряги
и на тонкой спирали отчётливо тембры хранил –

то, что было всегда недоступно перу и бумаге.

 

…Наступило владычество магнитофонных кассет,
их сменили потом цифровые стерильные диски,
и, казалось, растаял немодный виниловый след,
и заполнили нишу одни звуковые изыски.

 

Но печалится скрипка, и в ручке хватает чернил,
и на путь за спиной по привычке смотрю осторожно.

Он ещё возвратится, заботливый добрый винил,
и расскажет о чём-то, о чём рассказать невозможно.

 

Август 2019

 

 

*    *    *

 

У лесников заботливо-прилежных
я спрашивал, но выяснить не мог:
как может быть на берегу валежник,
когда весь берег явственно намок?

 

От объяснений голова кружится,
но все ведут к позиции простой:

– Ну понимаешь, не смогли прижиться,
ну вот и превратились в сухостой…

 

Но ведь когда-то был наряд зелёный
у этого неброского леска,
ведь были корни, и стволы, и кроны –

тогда откуда зримая тоска?

 

Никто уже не помнит, что когда-то
принёс весенний ветер семена,
и как-то потихоньку, странновато
здесь выросла зелёная стена.

 

И думалось, что будет всё прекрасно,
и шапки-кроны устремятся ввысь,
но год за годом становилось ясно,
что вот хотели, да не прижились.

 

Деревья постепенно усыхали
и выпадали из чужой земли,
и огорчённо лесники вздыхали,
а ничего поделать не могли…

 

Август 2019

 

 

САД

 

Полагаю, что этого сада в реальности нет;
он просторен, ухожен, во всякую пору красив.

Там растут казахстанский апорт и орловский ранет,
белорусский шафран и владимирский белый налив.

 

Он прекрасен весною в своём бело-розовом сне,
он прекрасен и летом, когда вызревают плоды,
и, конечно, под осень, в особенной той тишине,
где падение яблок свои оставляет следы.

 

А зимою недвижен, зимою и глух он, и нем,
и в холодное небо глядит – набирается сил,
и рождаются замыслы новых стихов и поэм,
только надобно время, чтоб он это всё сочинил.

 

Нужен ветер, и дождь, и негромкое пение пчёл,
и спокойное солнце, чтоб ровно поспел урожай,
и, конечно же, люди, чтоб он им всё это прочёл,
и пустые коробки, чтоб кто-то сказал: – Загружай!..

 

Август 2019

 

 

*    *    *

 

Разумеется, не от рожденья,

но от школьных мучительных снов
мне даровано было уменье
разбираться в звучаниях слов.

 

Вот как всё это было вначале:
я вносил на бумагу слова –

не любые, а те, что звучали,
пусть и слышимы были едва, –

 

и когда они рядом стояли
(под моим настояньем пришлось!),
напевали, гудели, стонали
много громче, чем если бы врозь.

 

Ну, а ежели рядом случались
мелодично пришедшие в свет,
под моею рукой превращались
то ли в трио, а то ли в квартет.

 

Не обученный грамоте нотной,
я, в другие, конечно, года
дирижировал ими свободно
и ансамбли творил иногда.

 

В жизни шёл я по разным дорогам,
век мне много препятствий чинил,
но жалею сейчас о немногом –

что симфонию не сочинил.

 

Был к ней близко не раз и не дважды –

лишь нагнись и слова подбирай! –

не хватило отваги и жажды,
той, которая бьёт через край.

 

Не решал я: верней ли, случайней;
стал седым, как просыпали мел…

Безоглядно доверился тайне,
а постигнуть её не сумел.

 

Август 2019

 

 

*    *    *

 

Вспоминая, шевелю губами:
колченогий столик у окна,
а на нём сковорода с грибами
и бутылка красного вина.

Этот день – из отпуска последний,
завтра другу надо улетать.

А в окошке тихий дождик летний
нашему молчанию под стать,
а в окошке мокрые растенья,
предвечерний зыбкий полумрак…

Были антрекоты и пельмени,
водка «Выборова» и коньяк,
были разговоры в рваном ритме,
а теперь такая тишина,
что в пространстве, для двоих открытом,
каждая извилина слышна.

Прошлое растаяло в тумане,
а эскиз грядущего суров,
и возникло чудо пониманья
без ненужных благозвучных слов.

Я запомнил этот час молчащий,
да ведь он и выпал только раз –

разочарованья были чаще,
их вокруг немеряный запас:
посидели, поплыла округа,
тихий дождь и красное вино…

Показалось, поняли друг друга,
а потом и вспомнить мудрено.

 

Август 2019

 

 

*    *    *

 

– Уйти так просто не годится –

не укрывайся за смешок:
ведь это ломка всех традиций;
давай-ка, друг, на посошок!

 

– Что ж, наливай – порядок знаю,
чтоб за спиной не слышать суд:
хоть непроглядна тьма ночная,
а ноги как-то донесут!..

 

Но вот удары с фронта, с тыла,
и тут обвал, и там обвал,
и наступает возраст стылый,
когда бессилен ритуал.

 

Уже не трасса в белых росах
и не цветы по сторонам;
уже не посошок, а посох
необходим в походе нам.

 

Когда готовимся в дорогу,
никто не говорит: «Налей
на посошок!», и слава Богу,
что не дошло до костылей.

 

Возьму посудину с водицей,
возьму дорожную суму,
и посох тоже пригодится,
а плащ багряный – ни к чему.

 

Август 2019

 

 

*    *    *

 

– Что ссутулился, друг-чудак,
словно вопросительный знак?

– Я не стану винить судьбу,
но всю жизнь таскал на горбу
груз болезней и передряг,
вот и стал я, как этот знак…

С малолетства была война;
мне дала испытать она
дни тяжёлые без конца –

голод, холод, гибель отца,
боль, пожары, чужую речь, –

этот груз не для детских плеч!

 

Он и после не полегчал,
просто дальше он означал
одоление всех преград,
возникавших почти подряд
с каждым годом и с каждым днём
на нехитром пути моём.

Прожил я полвека в стране,
что была сурова ко мне,
и хотя я её любил,
ей не сыном – пасынком был.

А она, свой статус храня,
пригибала к земле меня
и твердила день через день:
дескать, знай своё место, тень!

Я и знал, не смотрел наверх,
понимал, что это навек,
ни в какой не верил посул,
стал морщинист, сед и сутул:
от опущенной головы
распрямиться никак, увы!..

 

Но загадочен белый свет,
ничего в нём вечного нет.

Вот излом и в моей судьбе –

стал хозяин я сам себе.

На морском стою берегу,
распрямиться теперь смогу,
потому что обрёл свой дом,
и покой, и свободу в нём.

Но пытаюсь подняться в рост –

понимаю, что ход непрост:

на словах подвижен и смел,
а каркас мой закостенел.

– Что ссутулился, друг-чудак?

Как на это ответить, как,
если, даже лёжа в гробу,
буду груз держать на горбу?..

 

Август 2019

 

 

*    *    *

                                                                                            В.

 

                                        Я бессмертен, пока я не умер

                                                           Арсений Тарковский

 

Пока не нашёл дорогу, я долго скитался в чаще;
об этом опасном времени теперь вспоминаю чаще.

А тут и возраст, который можно назвать рубежным:
обозревая дорогу, размышляю о неизбежном.

 

Размышляю о неизбежном, но без унынья и страха.

Вряд ли в конце дороги меня ожидает плаха,
но хорошо бы, конечно, чтобы без лишних мучений;
таков обыденный финиш всех земных приключений.

 

Пройденную дорогу можно назвать судьбою:
главное в ней событие – наша встреча с тобою.

За это я был и буду всегда благодарен Богу –

только тогда и понял, что отыскал дорогу.

 

Общей стала она: одно для нас означали
её тупики, горизонты, сомнения и печали.

В опыт пройденных вёрст вместе вникали прилежно,
и тяжко финиш принять – что это, увы, неизбежно.

 

Значит, нужно отставить эти самые размышленья
и лишь иногда давать недолгие разрешенья.

По дороге той до конца стараюсь идти нечасто,
оттого и бессмертен я ежедневно и ежечасно.

 

Сентябрь 2019

 

 

*    *    *

 

Явились из памяти, вновь оживая,
серьёзны, умелы и ловки,
печник, трубочист и кондуктор трамвая,
лифтёр, продавец газировки,
точильщик ножей с переносным точилом,
заливщик галош и шарманщик…

Мой век оказался причиной кончины
занятий, обыденных раньше.

 

Давно завершились галошные драмы,
а вся газировка в бутылках,
и нынче не носят в дома телеграммы,
и лёд не хранится в опилках.

И как же теперь зафиксировать взгляды
на том, чего нет в обиходе?

Исчезло – и вроде бы помнить не надо,
а всё-таки хочется вроде.

 

Бунтует зачем-то словарная веха,
бунтует своя же натура –

по клеточке лепит из нас человека
преемственность, то есть культура.

И значит, моё пребыванье земное
меняет наличные сроки:
покуда живой трубочист предо мною,
я всё ещё в том же потоке.

 

Сентябрь 2019

 

 

*    *    *

 

Раннее детство. Я вышел из дома в сад;
чей это дом и чей это сад – не знаю.

На всех деревьях яблоки сплошь висят,

а под деревьями тень залегла резная.

Запечатлелось на этой давней странице:
маленький я – и сад почти без границы.

 

А это юность. Убогий колхозный сад,
на ближнем дереве вишни, словно рубины,
а на соседнем несколько яблок в ряд –

не нужен змей, чтобы там полежать с любимой.

Запечатлелись на той далёкой странице
её и моё почему-то жалкие лица.

 

Время застыло. Под стройку вырублен сад
в Тёплом Стане, а может быть, в Тропарёве,
и можно о том вспоминать почти без надсад,
поскольку боль уже отстоялась в слове.

Запечатлелись на той унылой странице
лики моей такой неродной столицы.

 

Тихая старость. В оранжевых сгустках сад.

Недалеко, а добраться уже не в силах.

Но позволяет без грусти смотреть назад:
там не было столь необычных и столь красивых.

Запечатлелась на этой яркой странице
живая жизнь, а не та, которая снится…

 

Сентябрь 2019

 

 

*    *    *

 

На старом заступе глины засохшей ком –

совсем недавно он потрудился в могиле.

А чья могила и эта тризна о ком?

Кого сейчас в последний путь проводили?

 

Назвали имя: он был актёром кино,
узко известным как мастер второго плана.

Стать знаменитым было ему не дано,
но в заданных рамках он играл филигранно.

 

Однако в могиле – он, действительно он?

Недвижный, молчащий, глаза закрыты – едва ли!

Говорят, что на плёнке он живым сохранён:
в железных коробках, в большом архивном подвале.

 

Но это был человек с особостью на лице;
играл, снимался, жизнь прошла быстротечно.

И что за итог просматривается в конце?

Плёнка в железных коробках тоже не вечна!

 

Я не о памяти, не о суде людском:
был человек, называвшийся мастер экрана.

И вот на заступе глины засохшей ком –

всё это непонятно, всё это очень странно…

 

Сентябрь 2019

 

 

*    *    *

 

Вообразите пространство, где секунды – наши века,
а сутки вообще непредставимы для нашего счёта,
и вся моя долгая жизнь – всего лишь одна строка
в длинной-длинной поэме, которую пишет кто-то.

 

Но меня не касается этот масштаб временной,
поскольку время моё никак не вернуть обратно,
и все те годы и годы, что у меня за спиной,
были прожиты медленно, трудно и однократно.

 

Сентябрь 2019

 

 

ВОСПОМИНАНИЕ О ШТАРКМАНЕ

 

Он садился к роялю, ладонью касаясь виска,
и на клавиши пальцы всегда опускались оттуда.

Он казался струной, что молчит в ожиданье смычка,

так он был напряжён, а висок – небольшая причуда.

 

И рояль начинал одиночный простой перебор –

полнозвучно-хрустально звенела высокая нота,
а напев постепенно потом выходил на простор
и рассказывал мягко-неспешно заветное что-то.

 

И уже не имело значения, явь или сон,
отраженье реальности или фантазия это,
но любой из собравшихся музыкой был окружён,

словно в солнечный день окружён переливами света.

 

И рояль умолкал. Каждый чувствовал что-то своё,
как бы там побывав, где опять побывать не случится,
и на смену звучанию медленно шло забытьё
и такие печальные, но просветлённые лица!..

 

Сентябрь 2019

 

 

*    *    *

 

Успех на вкус традиционно сладок –

ты как-никак добился своего,
и в этом вкусе есть земной порядок,
короткое – по делу – торжество.

 

Но сам себя никак не объегоришь,
поверив, что удача навсегда,
и вот во вкусе появилась горечь,
и не припомнишь, как да и когда.

 

Успешный путь сначала мнится длинным,
ты сдерживаешь радостную дрожь,
но вкус победы с привкусом полынным
не кажется особенно хорош.

 

И понимаешь: это просто веха
при взгляде из сегодняшнего дня,
и в старости не помнишь вкус успеха,
а лишь слова полынь и полынья.

 

Сентябрь 2019

 

 

ФЕЛЬДШЕР

 

Я был молодой учитель в селе и проработал три года,
а он – естественно, в том же селе,– был многолетний фельдшер.

По долгу службы в моём общении было много народа,
но время от времени я у него просиживал целый вечер.

 

В местных условиях универсал – высокий, жилистый, крепкий,
хирург, терапевт, ортопед, акушер, лечебных трав собиратель, –
вместо чая заваривал некую смесь – мы её выпили реки;

конечно, я не был другом ему, но был, возможно, приятель.

 

С тех пор прошло шесть десятков лет, чуть менее, чуть поболе,
его разговоры живут со мной все эти долгие сроки.

Он говорил: – Если ночью спать тебе не мешают боли,
значит, это ещё не болезнь, а лишь на неё намёки.

 

Он говорил: – Признак любой, конечно, имеет значенье:
осанка, походка и внешний вид, взор потух или смотрит ясно,
но я всегда помню о том, когда назначаю леченье, –

если ты ешь, и пьёшь, и спишь, значит, ещё не опасно.

 

Он говорил: – Людской организм не любит ломки режима;
если в работе случился затор, не сетуй на промедленье.

И если всё же пришла болезнь, помнить необходимо:
сколько дней человек болел, столько длится выздоровленье.

 

Жил человек. Достойно жил. Никогда никого не обидел.

Всем помогал. Многих спасал. Ни в какое начальство не вышел.

Всё понимал. Больше молчал. Советскую власть ненавидел.

Много раз мог умереть. Всё-таки чудом выжил.

 

Я покинул село в шестьдесят втором. Он умер спустя три года.

Я почти случайно узнал о том, поскольку связь прекратилась.

Не стану банальности городить – мол, он мудрец из народа;
на старости лет понимаю, что мне была дарована милость.

 

Сентябрь 2019

 

 

*    *    *

 

Это не ностальгия – я устойчив к её угрозе,
просто зачем-то вспомнилась давняя благодать:
запах белья, после стирки сохшего на морозе:
попробуйте это словами хоть как-нибудь передать!

 

Ручаюсь – у вас не выйдет! И у меня не вышло,
даром что поднял в памяти очень глубокий слой.

Я думал, здешнее солнце всё до ниточки выжгло,
всё, что там сохранялось, стало просто золой.

 

Но вспомнился дом бетонный, лоджия торцевая,
на ней верёвки натянуты – они для сушки белья.
И поднялись оттуда, медленно оживая,

ощущения давнего, канувшего бытья.

 

Кто не снимал с верёвок наволочки и простынки,
проявляя усердие, а может быть даже пыл,

а мама шептала у двери: – Скорее, а то простынешь! –

а ты в домашней одёжке на лоджию выходил, –

 

тому ничего не скажут в стихах, а хоть бы и в прозе,
эти такие простые, единственные слова:
запах белья, после стирки сохшего на морозе, –

сути  воспоминанья коснувшиеся едва.

 

Слова безусловно точные: за ними сама природа;
слова безусловно бедные – других не нашёл пока.

…А через неделю приход нашего Нового года,
бледно-синее небо, белые облака…

 

Сентябрь 2019

 

 

*    *    *

 

Новый год – завершается круг бытия,
все былые надежды итожа.

Возвращаются ветры на круги своя,
и дожди возвращаются тоже.

 

Не упало ни капли с апреля, поди,
словно в небе какая-то порча.

В ноябре, как положено, грянут дожди,
и вздохнёт затвердевшая почва.

 

Снова дождь – и себя так нетрудно поймать
на нелепых мечтаньях, в которых
можно, утром проснувшись, ещё подремать
под наружный несуетный шорох.

 

Только здесь не услышишь такого дождя,
здесь он буйный, гремящий и шалый,
и шумит он, по целой стране проходя,
без просвета с неделю, пожалуй.

 

Затихает он на день ли, на два ли дня,
на ночь, на две смыкает он веки,
возвращается снова на круги своя,
и в пустыне рождаются реки.

 

Где была эта мощь до сезона дождей
и куда подевается снова?

И не так ли случается в душах людей
от единственно верного слова?

 

Новый год – он уже на пороге жилья,
где от книг и от памяти тесно.

Возвращаются люди на круги своя,
а зачем – никому не известно.

 

Сентябрь 2019

 

 

*    *    *

 

Был я привычен, себе в наказанье,
к суетным гонкам.

Вижу себя на полночном вокзале
в городе Горьком.

 

Срочная надобность – командировка,
тут же обратно.

Всё получилось по времени ловко
и аккуратно.

 

Поезд московский в полпервого ночи,
тут бы квартира!..

Осень стоит неуютная очень –

зябко и сыро.

 

Вот и сижу под вокзальною крышей
в дрёме несладкой
возле портфеля, пока не услышу:
дали посадку.

 

И покидаю застуженный Горький,
и при движенье
в поезде чувствую приторно-горький
вкус униженья…

 

Сентябрь 2019

 

2019 - 4