ПЕВЦЫ

Маленькая поэма

 

Они в бумагах артистических записаны как «бас» и «тенор»;
нередко их видали выпимши филармонические стены.

А как не выпить? Тут не опера – провинциальные концерты,
куда текли артисты многие под незавидные проценты.

 

Они дружили как-то горестно, хоть веселились, и немало;
случалось, пели на два голоса «Блоху» и «Старого капрала»;
в застольях коллектив не мучили, надев сияющие маски,
а то рассказывали случаи, весьма похожие на сказки.

 

Но что ходить вокруг да около, когда планида не едина?

Один из них в большую оперу был приглашён на Лоэнгрина;

второго же, как и замечено, всё по провинции мотало;
и тут как раз возникла женщина и тенора захомутала.

 

Он спел, он выложился полностью, вкусил все прелести успеха,
но что-то не сошлось, и вскорости от них осталось только эхо.

Среди народных и заслуженных он как-то выглядел некстати;
в репертуаре, резко суженном, так и остался на подхвате.

 

А бас, попевши в одиночестве, решил, что всё начнёт сначала,
что больше петь ему не хочется «Блоху» и «Старого капрала»;
уехал в Кемь, в места начальные, прибился к местной газетёнке
и признан был среди читателей как автор вдумчивый и тонкий.

 

Умел поднять он темы, важные для жителей всего района,
внося на полосы бумажные проблемы власти и закона;
умел на площади отмеренной под парой снимков чёрно-белых
сказать достойно и уверенно о давних сталинских расстрелах.

 

Печать – серьёзное оружие, хотя, увы, и обоюдно;
народным стать или заслуженным в газете, мягко скажем, трудно.

Зато легко за вольнодействие или занозистую фразу
без предварительного следствия огресть на всю катушку сразу.

 

После райкомовского жёрнова редактор просто был в экстазе;
по счастью, в эти дни тяжёлые военный хор нуждался в басе.

Пришлось припомнить годы ранние и репетиции с оркестром;
он принят был на испытание с довольствием и койко-местом.

 

Потом пришло и благодушие, и не царапали по нервам,

и вскорости на смотре в Пушкине военный хор был признан первым.

Жюри и слушателям нравится, и дирижёр уже не злился;
когда же спел он «Да исправится…», сам Чернушенко прослезился.

 

И снова срок прошёл немереный, где были милость и немилость,
и встречи не было намеренной, а всё-таки она случилась

в унылом зале ожидания аэропорта Толмачёво,

как будто сказано заранее об этой встрече было слово.

 

Два бывших друга, два товарища сошлись в стеклянных этих стенах,
и был во встрече улетающих почти мистический оттенок.

– В Петрозаводске завтра вечером… – А я в Ростове, но наутро…
И словно бы припомнить нечего, и нечего сказать как будто.

 

И жаловаться вроде б не на что, и хвастаться особо нечем;
жизнь не всегда была к ним бережна, а всё-таки ещё не вечер.

У каждого планида личная, своя единственная пьеса,
но до того, увы, обычная, что остальным без интереса.

 

Однако был в судьбе у каждого час высоты без пьедестала,
когда душа полёта жаждала – и вопреки всему взлетала!

И это не одно мгновение, и рядом облака кружатся!..

Но мало только вдохновения, чтоб там надолго удержаться.

 

А нужно вытерпеть мучения, а нужно одолеть усталость,
отдать себя предназначению, да так, чтоб мало не казалось.

А если нет – припомнить молодость под крышей аэровокзала:
как славно пели на два голоса «Блоху» и «Старого капрала»!..

 

Июль 2018