БЕЛЫЙ СТИХ О МОЁМ ШКОЛЬНОМ УЧИТЕЛЕ

Фёдор Мойсеич купил лотерейный билет.

Сам бы не стал, но кассирша его уломала:

членские взносы сдавал, как ведётся, в сберкассу –
был он парторгом и физику преподавал.

Фёдор Мойсеич, тщедушный, немножко смешной,
в прошлом своём был, похоже, изрядно напуган.

Физику знал, как сейчас понимаю, не очень
и при визитах начальства заметно дрожал.

Надо ж случиться – он выиграл автомобиль!

Новый «Москвич» получив и оформив, как надо,
Фёдор Мойсеич приехал под вечер к сберкассе,
выждал кассиршу и свёз в дорогой ресторан.

Я представляю, каким он возвышенным был,
как не боялся впервые, что денег не хватит!

Если кому-то задаром даётся машина,

что-то должно измениться в душе у него.

Может быть, даже подумал седой атеист,
что среди прочих его выделяет Всевышний,
если за тридцать копеек такое богатство
дал человеку с зарплатой сто сорок рублей.

Жаль, что не дожили мама, и папа, и брат,
чтобы сейчас вместе с ним задохнуться в экстазе, –
жаль, задохнулись они в «душегубке» немецкой,
в городе Львове, в мучительном сорок втором…

Февраль 2007

*   *   *

На горизонте, соседствуя с рощицей рыжей,
слабо виднеется дом с черепичною крышей.

Вышли мы в сумерках, чтобы добраться туда,
не уточняя, зачем, почему и когда.

Мало того, что дорога всё вгору да вгору
круто восходит, мешая в пути разговору,
но ведь ещё и спускается сверху толпа,
с виду опасна, поскольку глуха и слепа.

Робко шагаем, природе с погодой не рады,
молча идём, а толпа обтекает преграды –

нас обтекает; случается, в марше таком
локтем пырнут или просто пошлют матерком.

Мы понимаем – с толпой задираться не надо,
ибо снесёт, если станет серьёзной преграда,
даже затопчет, случись не по делу каприз,
и, не заметив, покатится далее вниз.

Вот и бредём аккуратно, к обочине ближе;
вот уже рядом деревья той рощицы рыжей,

вот уже дóма мы видим крыльцо и окно…

Сон прерывается. Ночь, и в квартире темно.

Тихо лежу, не решусь шевельнуть одеяло:
рядом любимая спит и вздыхает устало.

Лёгкой рукою к её прикасаюсь руке.

Дом с черепичною крышей опять вдалеке.

Март 2007
 

*   *   *

                      Михаилу Шкляру

Человек поутру просыпается;
дом его на краю городка.

Проверяет, послушны ли пальцы,
потому что бастует рука;
проверяет, послушны ли ноги,
потому что недавно не шли;
и по радио слышит итоги:
вновь убили, взорвали, сожгли.

Затруднённо поэтому дышится
в доме том на краю городка.

Слава Богу, сработали мышцы;
слава Богу, прогулка легка;
не тревожат ни сердце, ни печень,
дом не взорван, никто не убит, –
тем весомей становится перечень
личных горестей, бед и обид.

Не способствует их разрешению
шумный дом на краю городка,
ибо все мы живые мишени,
даже если не видно стрелка.

Но пока мы смеёмся и пишем,

водку пьём и страдаем потом,

нам бессмертье даровано свыше,
пусть мы даже не знаем о том.

Апрель 2007

*   *   *

Земля, вода, еда, тепло и свет –
набор простейших базовых понятий
не для симпатий или антипатий,
а для всего: без них и жизни нет.

Когда ты сыт, умыт и обогрет,
приходит время слышать щебет птичий,
и запах роз, и множество различий
в желаньях появляется на свет.

И чем сытней, тем тоньше перебор,
изысканней шаги и навороты,
но никуда не деться от природы,
которую Всевышний распростёр

перед тобой в мерцании светил
и полной равнодушья, чтоб однажды
прикосновенье голода и жажды
ты в страхе и смиренье ощутил.

Апрель 2007

*   *   *

Большой посёлок близ Москвы,
где жил и я в былые годы.

Там через длинные мосты
текли к платформам пешеходы.

Ногами шустро шевеля,
потуже стягивая пояс,
рабы единого руля
толпой садились в красный поезд.

Я тоже был одним из них,
о чём твердят не без досады
и достоверно, как дневник,
мои тогдашние баллады.

И думал я не раз, не два,
что надобно вернуть свободу –

простор души и естества
многострадальному народу.

Прошло лет пять, а может, шесть,
и перестройка стала кодой,
и внешняя свобода есть –
а что же с внутренней свободой?

Толпа по длинному мосту
проходит шагом устремлённым.

Есть разница: она в Москву
поедет в поезде зелёном.

Летит за стёклами пейзаж,
который мне вчера приснился,
но счёт покупок и продаж
у человека изменился,
да в омут памяти, на дно
лёг и лежит себе, серея,
булыжник, брошенный в окно
благочестивого еврея…

Август 2007

АПОЛОГИЯ МУЗЫКИ

Добро, чтоб в доме музыка звучала:
не каждый день – хотя бы раз в неделю,
чтоб этот вечер что-то отличало,
чтоб мы одежды белые надели,
чтоб с нами был Вивальди или Малер,
а через раз – Шопен или Канчели,
чтоб души, что в рутине задремали,
очнулись и за музыкой взлетели.

Им, странствуя по верхним ареалам,
пусть и не часто, но касаться чуда
и возвращаться с чем-то небывалым,
что не берётся больше ниоткуда.

Лишь музыка для этого годится,
и ничего иного не бывает:
пугливая, как утренняя птица,
она приходит и повелевает.

Она извечна, ибо повсеместна,
она мгновенна, как горящий порох,
она прекрасна тем, что бессловесна
и никаких не требует подпорок.

Июль 2008

*   *   *

Нет ничего упрямей памяти –
хоть вы твердите ей: довольно! –
она не там, где вы ступаете,
она ступает самовольно.

Огромный мир вокруг вращается,
вас яркой новизною теша, –
а память снова возвращается
в свои места, одни и те же.

Вот некий двор, где всё знакомо мне –
и штабель брёвен у забора,
и от ворот железных кованых
скрип заржавевшего запора, –
мой школьный двор. Полвека минуло
с тех пор, как заходил в него я,
а память вновь сюда закинула,
своим упрямством приневоля.

К чему мне появляться заново
там, где исток моей планиды,
и заново сдавать экзамены,
и заново сносить обиды?

Ах, так нелепо захотелось мне,
в переселенье душ не веря,
пройти дорогу эту в целости
в ином краю, в иное время!..

Мне скажут: вы не там копаете –
чем это школа виновата?

Нет ничего упрямей памяти,
тоскливей нет её диктата.

И вот видение привычное
восходит с памятью не в споре:
стена высокая кирпичная
и в ней ворота на запоре.

Август 2008

*   *   *

Вокруг золотые, зелёные, красные осыпи
плодов, что пришли от деревьев, кустов и колосьев.

Весь воздух заполнен задумчивым запахом осени,
и вкусом её, и тревожащим разноголосьем.

И всё это буйство, большое, цветастое, грузное,
такое, что впору лоткам  и витринам ломаться,
предельно земное, весёлое, изредка грустное,
как будто сошло с натюрмортов великих фламандцев.

А дальше зима – ветряная, седая, косматая, –
и ворохи молний – все краски небесной палитры,
и с неба на землю дожди многотонные падают,
а в небо с земли улетают псалмы и молитвы…

Август 2008

*   *   *

В неспешной старости неспешна радость жизни…

                                                Любовь Вайнер

Неспешная старость выходит из дома во двор.

Она просветлённо сидит во дворе на скамейке.

Погода спокойна, в душе, как и в небе, простор;
бегущие мимо, вы так восхититься сумейте!

Неспешная старость своё вспоминает житьё,
как будто на счётах, сдвигает костяшечки-годы.

Заботы и беды, и радости, и забытьё –
всё было, как было, и не было только свободы.

Неспешная старость понуро у лифта стоит,
домой возвращая не очень послушное тело.

Что было, то было, а завтра ещё предстоит;
ах, если бы хоть иногда ничего не болело!..

Декабрь 2008

*   *   *

Какой, однако, спринтерский забег!

Позавчера явился новый век –

и вот уже две тысячи девятый,
большими потрясеньями чреватый.

Я не пророк – мне виден лишь фасад,
но потрясенья в воздухе висят:
похоже, что под знаменем зелёным
существовать придётся миллионам.

Процесс, конечно, длится много лет,
но каждый год свой оставляет след,
и что-то с очевидным результатом
произойдёт в две тысячи девятом.

Так человек – работает и спит,
а в нём когда-то поселился СПИД.

Ещё он жив и колесит по свету,
но срок назначен, и спасенья нету…

Декабрь 2008