Цикл стихотворений, ч.2

СИГИЗМУНД КРЖИЖАНОВСКИЙ

Диптих

1.

В комнатке-пеналике кушетка,
колченогий стол и табурет;
на стене большая птичья клетка;
ни на что другое места нет.

Человек живёт писанья ради
на голодной горестной земле.

В клетке той не птицы, а тетради –
экономят место на столе.

Быт, еда, одежда – как вериги:
тяжелы, а никуда без них.

Человек вынашивает книги.

Он родился ради этих книг.

Потому-то место для тетрадок –
птичья клетка – выбрано с умом:
в рукописях должен быть порядок

вне заботы о себе самом.

Нужно с пряжей честно потрудиться,
а к печати приведёт ли нить –
это как судьба распорядится;
нам бы написать да сохранить.

Десять лет и десять раз по десять –
всё равно; пока любовь со мной,
я пишу, на Господа надеясь,
доверяюсь только ей одной.

2.

Как будто за форточкой мутной
в окне от земли на полметра,
я вижу лицо Сигизмунда,
покрытое бледностью смертной.

Но взгляд проницательно-мудрый
не тронут ни болью, ни снами:
я вижу лицо Сигизмунда,
как будто не век между нами.

Не мастер, а попросту гений
единства углов и овалов
не знал возносящих мгновений –
ни славы не знал, ни провалов.

Не взвесить судьбу на безмене –
там поровну слева и справа, –
а он угодил в безвременье,
в эпоху, где кончилось право.

Но пёрышко всё же скрипело,
живя в пустоте нежилого,
и слово шептало и пело,
смеялось и плакало слово!

И шествует глория мунди,
пронзив безвременье сегодня.

Я вижу лицо Сигизмунда
и думаю: чудо Господне.

Декабрь 2010

АЛЕКСАНДР ГОЛЕМБА

Хороший поэт Александр Големба
сперва обошёлся с цензурой нелепо:
не стал исправлять, а послал её на…

И вот в результате на долгие годы
одни переводы, одни переводы
и мимо – фавор, тиражи, ордена.

Искусный толмач Александр Големба
с начальством потом обошёлся нелепо:
не стал угождать, а послал его на…

Тиски, разумеется, стиснулись пуще –
уже к переводам едва он допущен,
но сам и виновен: какого рожна?

Какого рожна в эти хмурые годы
ты бьёшься о стену – всё ищешь свободы?

Она равнодушна – на то и стена!

Что толку искать в зарешёченном мире?

Свобода вся в комнате три на четыре
и выйти за стены её не должна.

Условия эти куда как жестоки,
и всё же исправно рождаются строки
такой красоты и такой чистоты,
что ежели будет поэзия длиться,
на самых её сокровенных страницах
среди драгоценных окажешься ты.

Апрель 2011

БОРХЕС

Он был совсем слепой последних тридцать лет,
но каждый день читал – верней, ему читали,

и, словно в нём была пружина лучшей стали,
он каждый день писал прочитанному вслед –

вернее, диктовал. И слово, как стилет,
взрезало пласт времён, и точные детали
оттуда, из глубин, покорно прилетали,
чтоб жемчугом врасти в диковинный сюжет.

Он жил почти что век, и он оставил веку
отличную от всех, свою библиотеку,
где плотно стеллажи, а рядом – зеркала,

где книга каждая и каждая страница
готовы в зеркале внезапно отразиться
и возродиться в нём, уже сгорев дотла.

Сентябрь 2011

ЧЕХОВ

Из Таганрога в Москву приехав,
окончив курс, получив диплом,
провинциалом остался Чехов:
вся му́ка детства осталась в нём.

Потом, достигнув больших успехов,
превознесённый людским судом,
провинциалом остался Чехов:
неловкость славы осталась в нём.

Такое время тогда настало:
в герои вышли провинциалы
на сценах жизни – в домах столиц,
 

и с них исчезли аристократы…

Остался Чехов – певцом утраты
и воцаренья ста тысяч лиц.

Сентябрь 2011

ФРАНЦ КАФКА

Диптих

ПРОЦЕСС

Неправый суд тоталитарной власти?
А если это вовсе не о том?

А если этот невысокий том
рассказывает о зубастой пасти,

распахнутой на каждого из нас
от самого рожденья и поныне,

и ни в горах, ни в море, ни в пустыне
не спрятаться от наведённых глаз?

То смерти пасть и то глаза её:
у каждого судилище своё,
свои допросы, пытки, протоколы,

свой горький смех и свой бессильный плач,
и свой безликий и немой палач,
наркоза запоздалые уколы…

ЗАМОК

Он призван в за́мок, чтобы сделать дело.

Он образован, честен и умён
и выполнит задание умело –
но к выполненью  не допущен он.

Граф должен дать на то распоряженье,
а без приказа в замок не войти.

И вот он ждёт, и дело без движенья,
и все бумаги вязнут по пути.

Зачем они, нелепые мученья?

Речь о призванье, о предназначенье,
о полном безразличии людском.

У каждого есть свой высокий замок,
но он доступен только для упрямых
и тех, кто пробирается тайком.

Ноябрь 2012

МАКС ФРИШ

Назову его Гантенбайн, назову его Эндерлин,
Штиллер, Фабер и Бидерман, назову его как угодно!

Веря в силу связанных слов, я дошёл до снежных вершин,
и героям книг имена я придумываю свободно.

Ибо пусть он трижды хитёр, ибо пусть он трижды умён,
не избегнуть ему того, что записано в Книге Судеб.

Из живущих здесь никому не дано нарушить закон –
подсудимые на земле, а Судья-то на́ небе судит.

Значит, имя – совсем пустяк? Называй как хочешь себя,
хоть от близких людей таясь, хоть повсюду громко трубя,
хоть укрывшись в чужой стране – а судьбы своей не минуешь?

Да, похоже, что это так. Но случается иногда,
что восходит имя в умах, как восходит в небе звезда, –
Моцарт, Рембрандт или Шекспир – этих не переименуешь…

Ноябрь 2012

ФОЛКНЕР

Пахать и сеять – трудная работа,
да и собрать – нелёгкая страда,

но, не жалея пролитого пота,
крестьянин возвращается сюда,

на свой надел, в заботах неустанен;
и Фолкнер уподобится ему:

– Я не писатель, – скажет, – я крестьянин;
пашу годами и в земную тьму

слова бросаю, их преображая,
не ведая, дождусь ли урожая
в своём наделе – в округе своём,

где всё своё: жилища поселений,
людские судьбы многих поколений,
и каждый путь, и каждый водоём.

Ноябрь 2013

ИСААК БАШЕВИС ЗИНГЕР

Из штетла родом все его герои –
сапожник, финансист, раввин, резник, –
а счастья – чуть, а неудачи – втрое;

азохен вей доносится порою,
когда писатель в тайное проник.

Быт выписан и выпукло, и густо –
а-ид и проявляется в быту:

шумят детишки, варится капуста,
еды немного и в карманах пусто;
вопи, когда терпеть невмоготу,
или попробуй, если просто грустно,
ступить за нереальную мечту.

За ту черту, где ненависть исчезла
и для беседы тихо сели в кресла
надежда, любознательность, покой,
где осознаешь, рассмотрев границы:
едва ль твоей мечте осуществиться –
резона нет, надежды никакой…

Январь 2014

АЛЕКСАНДР РЕВИЧ

Он меня не подначивал тонкой структурой сонета,
он меня не приваживал к хитросплетеньям венка
и сужденье своё не приглаживал формой совета,
а оценка была справедлива, строга, глубока.

Он, уверенный мастер, владеющий всем арсеналом,
называл рукодельем механику сборки стиха;
если ж правда была, оставался доволен и малым:
чтоб дышалось просторно и музыка чтоб неплоха.

Он не шёл никогда на базар многоликий и злачный,
из его болтовни для себя извлекая урок.

Проходили года. Он писал всё нежней и прозрачней,
и друзья понимали, что в нём прореза́лся пророк.

Понимали, конечно, но не говорили об этом,
ибо он приучал применять первозданно слова,
и довольно того, что он был настоящим поэтом
в силу знаний, и веры, и сути его существа.

Январь 2014

ВАСИЛИЙ ГРОССМАН

И книги, и заботы тяжких дней
как эти плечи хрупкие держали?

А тут ещё и громадьё державы
легло на них всей тяжестью своей.

Ей надобны послушные рабы,
а непослушных – сразу на колени!

Но вызревала мощь сопротивленья
в тяжёлой толще жизни и судьбы.

Содружество таланта и труда
сошлось в расплаве с мужеством героя –

в  горячей магме под земной корою
так вызревает горная гряда.

Разлом коры – и на века гранит
в ином обличье магму сохранит.

Март 2014

СТАНИСЛАВ ЛЕМ

Он врач и знает со студенческой скамьи,
что нет болезни от единственной причины.

Влияет всё – и атмосферные пучины,
и место жизни, и наследственность семьи.

Купанье в море, насморк, жареный миндаль
и капли в нос – но только эти, не другие, –

вот совпаденья для смертельной аллергии,
но вряд ли кто-нибудь поймёт, а это жаль.

Мы ищем там один-единственный ответ,
где сотня факторов, работающих вместе.

Порой находим – в это время, в этом месте, –

а рядом с нами бесконечный белый свет.

Пока мы видим лишь доступное для глаз,
он, как Солярис, изучает нас.

Март 2014

ЮРИЙ КАЗАКОВ

Ручьи, тропинки, пустоши, леса,
овраги, избы, мостики, перила –

как будто вся страна заговорила,
отдельные сличая голоса.

Платформы, полустанки, поезда
без лозунгов и соцсоревнований,
и ледоход медлительный и ранний,
и бурная весенняя вода –

во всём был звук, был запах, вкус и цвет,
и графика, и нежность акварели,
и с нежностью глаза в глаза смотрели
и отражали предвечерний свет.

И люди шли к укромному костру.

И свечечки дрожали на ветру.

Апрель 2014

РЭЙ БРЭДБЕРИ

Нет, не казался с виду он душевно раненым –

наоборот, красив, богат и в гуще дел.

Но сам себе он представлялся марсианином:
сквозь человека просквозил и не задел.

Людей он знал – и на земле, и в космос двигая:
приземлены? корысти жаждут? ну и пусть!

А сам себя он представлял сожжённой книгою –

ушедший в лес её запомнил наизусть.

Он был пророком, колдуном, но не обманщиком –

он никогда не заступал за ту черту, –
и приучил нас пить вино из одуванчиков,
когда становится совсем невмоготу.

Апрель 2014

АНДРЕЙ ПЛАТОНОВ

Диптих

1.

Был – по легенде – дворником в Москве,
болел, писал, не жаловал властей.

А что в его творилось голове,
знал Бог – но где нам до Его путей!

Замах титана человеку дан,
чтобы взлететь над скопищем конур,
и выкопан огромный котлован,
и выстроен прекрасный Чевенгур.

Легко словами мир заворожить,
да воплотить в реальность мудрено,
и в Чевенгуре так прекрасно жить,
что лишь на шею камень – и на дно.

Писал по-русски. Но к земле приник
и создал свой, платоновский язык.

2.

Так до него никто не складывал слова,
так до него никто не строил разговоры,
и в такт ему передвигались тихо горы,
и в такт ему росла багровая трава.

И в такт ему сооружался котлован
для новостройки небывалой и огромной,

а он давал нам диалог вполне укромный
и в котловане обнаруживал изъян.

В степи над шлюзами, укрытыми песком,
летя вдоль Дона, голосили паровозы,
и по прочтении той выстраданной прозы
росла поэзия в сознании людском.

И пусть по-прежнему везде клубилась мгла –

земля Платонова светящейся была.

Март 2015