венок сонетов

                                                В.

1.

С небес на землю рушилась вода,
кольцо трамвая превратилось в пристань,

и пассажиры выходили быстро

и сразу исчезали в никуда.

Я тоже был тогда среди несчастных,
покинувших трамвайное нутро
и думавших укрыться от ненастья
под козырьком у станции метро.

Увы, он был убогою защитой –

прямоугольник, всем ветрам открытый,
и я тогда ещё не знал о том,
что ты живёшь над этим козырьком.

А снизу кафкианской тарантеллой

гремел во тьме поток осатанелый.

2.

Гремел во тьме поток осатанелый,
он затопил трамвайные пути,

и даже с тротуара не сойти,
не перейти дорогу, что ни делай.

Не перейти – стою под козырьком
недалеко от Курского вокзала.

Давненько в положении таком
стихия мне пути не отрезала.

Припомнилось: когда-то в детстве дальнем
в молдавском городке провинциальном

вот так же я не мог попасть домой,
застигнутый врасплох грозой и тьмой.

Был я – продрогший, мокрый, оробелый –

и сгусток молний раскалённо-белый.

3.

И сгусток молний раскалённо-белый,
и гром ночной, и солнце поутру –

весь мир передо мною на юру,
разъятый и одновременно целый.

И я запоминаю цвет и вкус,
я впитываю запахи и звуки,
я их словами воссоздать берусь
и после полувековой разлуки.

Сказать, что так задумал, не могу,
но что-то замыкается в мозгу,
и сразу же картина как живая:
миражное явление трамвая,

в воде автомобили, как суда,

и в голубых разрядах провода.

4.

И в голубых разрядах провода,

и шум потока, и полны ботинки –

уходят разобщённые картинки,
не оставляя в памяти следа.

Но иногда привычная рутина
уляжется, как смальта на стене,
и выйдет мозаичная картина

и угнездится в памяти на дне.

А дальше год за годом пронесётся,
мозаика в пути подрастрясётся,
под ровною поверхностью былой
появится совсем нежданный слой.

И озадачит день календаря:

гроза в Москве? На сломе ноября?

5.

Гроза в Москве? На сломе ноября?

Я спрашивал – не помнят старожилы;
а вот мои воспоминанья живы,
других людей беспамятством коря.

Была гроза невероятной силы,
казалось, распадался небосвод,
а нас как будто в небо уносило –

туда, навстречу обрушенью вод.

А мы стихии той не замечали,
поскольку были у любви в начале,
и даже зонтик был у нас живой
и крыльями махал над головой.

Всё было вместе – чётко и невнятно,
красиво, безобразно, непонятно!

6.

Красиво, безобразно, непонятно! –

о чём угодно можно так судить,

и лучше это сразу осадить,
чтоб и в дальнейшем было неповадно.

Изволь решить, когда вступаешь в бой,
хоть и словесный, – с кем ты, за кого ты;

изволь в своей оценке быть собой,
и пусть хоть воды рушатся, хоть своды!

Куда как проще всё принять как есть
и ничему ничто не предпочесть,
и пусть сравнится низкое с высоким,

и пусть сравнится доброе с жестоким,

и пусть себе ложатся – как занятно! –

на лица фиолетовые пятна.

7.

На лица фиолетовые пятна

кладёт гримёр: снимается кино.

Всё на экране выглядеть должно

задумке режиссёрской адекватно.

Там в кадре были всплывшие тела;

как, почему – никто не знал причины,

а попросту планида так легла –

к такому объясненью приучили.

Народ молчал, безмолвствовал народ.

Толписто в бухте: иноземный флот
вошёл колонной с дружеским визитом,
и дело было названо закрытым.

И на песок придонный якоря
ложились, о загадке говоря.

8.

Ложились, о загадке говоря,

в толпу вопросы, домыслы и слухи;

от пышного дворца до развалюхи

звучало эхо – и звучало зря.

Но есть повсюду – и нашёлся там
один, отдавший действию сомненья,

один, не доверяющий властям, -

он и разведал тайну преступленья.

Он выяснил, что были казнены

пленённые участники войны;

наверное, спецслужба отличилась,
да замести следы не получилось.

…Узнать бы, чем закончилось кино!

Но нам пока что было не дано…

9.

Но нам пока что было не дано

знать в эти дни, куда наш путь проляжет,

какою нитью нас с тобою свяжет

жужжащее судьбы веретено.

Мы жили так по-разному на свете,

в системе столь несвязанных светил,

что точно ни в одном киносюжете

таким, как мы, союз бы не светил.

Но Бог, как видно, размышлял иначе
и знаками дорогу обозначил;

когда теперь оглянешься назад –

они видны и внятно говорят.

А в тот момент одна была потреба:

уразуметь все эти знаки с неба.

10.

Уразуметь все эти знаки с неба

старались мы, – все громы и огни, –
хотя, конечно, проходили дни

в рутинной суете жилья и хлеба.

Когда ж случался нерутинный день,

твердили нам: не будете в уроне,

коль спросите у опытных людей –

пусть растолкует кто-то посторонний.

Да как же можно?! Эти знаки - их

дарует небо только для двоих.

За пониманье только мы в ответе,

так как же тут возможен кто-то третий?!

Нам даже мысль о том была нелепа,

и гром гремел, и мы смотрели слепо…

11.

И гром гремел, и мы смотрели слепо

на чёрные в разломах небеса,
и шедшие оттуда голоса

звучали грозно и порой свирепо.

О чём же говорили нам с тобой

грозы осенней вспышки и раскаты?

Что мир непредсказуем, и любовь –

единственное то, чем мы богаты:

сердец соединение и тел…

Но может быть, я просто захотел

услышать эту речь – и вот услышал

как нечто, нам дарованное свыше.

А суть увидеть, право, мудрено

в расшитое разрядами окно.

12.

В расшитое разрядами окно

стучали струи, чтобы отворили,

и, торопясь, в захлёбе говорили,

что мы прошли и что нам суждено.

Они твердили: мы обречены
лишь горе мыкать, если друг без друга;

ещё они твердили: мы должны

однажды взять и вырваться из круга.

Но если настежь распахнётся дверь,

легко представить перечень потерь

и трудно ведать, что взамен обрящем.

А в небе, раскалённом и искрящем,

сливались голубой и белый цвет,

и было невдомёк, что это след.

13.

И было невдомёк, что это след,

оставшийся от бедственного детства

во взрослой жизни; ежели вглядеться,

там до сих пор горит неяркий свет.

Там лампочка-коптилка обещает

исполнить роль третейского судьи,

поскольку беспощадно освещает

все взлёты и превратности судьбы.

К очередному выбору готовясь,

мы спрашиваем собственную совесть

и поверяем поворот крутой

незамутнённой детской чистотой.

Но иногда доносится ответ

не из прошедших – из грядущих лет.

14.

Не из прошедших – из грядущих лет

печальное приходит пониманье,
что жили мы, случалось, как в тумане
и даже веря в несомненный бред.

С годами это чувство подостыло;

ну, что сказать? – подобно большинству…

А углубись в себя – и станет стыдно:

что, ежели и нынче так живу?

И всё-таки не всё забылось вовсе:

припомнилось, как шли с тобою в гости,

и как внезапно в предвечерний час

осенняя гроза застала нас,

и как мы были счастливы, когда

с небес на землю рушилась вода!

15.

С небес на землю рушилась вода,
гремел во тьме поток осатанелый,
и сгусток молний раскалённо-белый,
и в голубых разрядах провода –

гроза в Москве? На сломе ноября?

Красиво, безобразно, непонятно!

На лица фиолетовые пятна
ложились, о загадке говоря.

Но нам пока что было не дано
уразуметь все эти знаки с неба,
и гром гремел, и мы смотрели слепо

в расшитое разрядами окно.

И было невдомёк, что это след
не из прошедших – из грядущих лет.