БАЛЛАДЫ 1992-2011 гг.

1991-1999

КНИЖНАЯ БАЛЛАДА

БАЛЛАДА ДОРОГИ

ГОЛЛАНДСКИЙ ДИПТИХ

2000-2011

БАЛЛАДА ОБ АРТИСТЕ

БАЛЛАДА О СВЯТОСЛАВЕ РИХТЕРЕ

БАЛЛАДА О СТАРОМ ДОМЕ

РАЙСКАЯ БАЛЛАДА

 

 

 

КНИЖНАЯ  БАЛЛАДА
 
Глинобитные домики, чахлые скверы,
в белых кителях сонные милиционеры,
даже летом не проходящие лужи...
Вся картинка дрожит, плывёт и двоится,
словно память себя самоё боится –
не решается заглянуть поглубже.
 
Я её попрошу: ну, сосредоточься! –
потому что должен увидеть точно
эту точку из моего былого –
этот день, не худший, но и не лучший,
этот город, в котором случился случай,
когда мне даровано было Слово.
 
На втором этаже я жил,
                                  а на нижнем
магазинчик имелся с товаром книжным
(в те года предмет не первого спроса).
Это происходило в начале мая;
я туда спустился, червонец сжимая,
полученный в день рожденья от взрослых.
 
А там торговал еврей – ну, конечно! –
старый еврей в тюбетейке вечной;
говорили, что он слегка с приветом:
даже если книга была под рукою,
он всегда предлагал что-нибудь другое
и как-то весь волновался при этом.
 
Вот и в этот раз он занервничал сильно.
– Что-нибудь о войне, – его попросил я.
Мотнув головой, он метнул на прилавок
ветхий томик на пожелтевшей бумаге
со смешным названием Чтец-декламатор.
– Почитай, – сказал, – ибо нужен навык.
 
Я поднялся наверх и раскрыл страницы.
Вновь картинка дрожит, плывёт и двоится,
только это не просто идёт помеха –
это я вспоминаю свои усилья:
там слова двоились, дрожали, плыли,
но в конце строки возникало эхо.
 
Смысл ускользал, но эхо звучало,
вынуждая возвращаться к началу,
чтоб пройти по той же дороге снова –
но уже дорога была другая! –
и я сердился, себя ругая,
ещё не зная о тайнах Слова.
 
...Когда бы чудом вновь мы столкнулись
на перекрёстке ушедших улиц,
я не стал бы разглагольствовать долго
о предугаданной им дороге –
а просто поклонился бы в ноги,
и это было б возвратом долга.
 
Май 1995

 

 

 

БАЛЛАДА ДОРОГИ
 
На дорогу мы вышли с рассвета,
кто с какой-то поклажей, кто без,
и дорога просторная эта
нам казалась подарком небес.
Но хватило и первых привалов,
чтоб доподлинно уразуметь,
что  бравурным напевом скрывала
духовая прощальная медь.
 
Что ж теперь? Не волынить в побудку,
постараться осознанно жить,
и серьёзно обдумать обувку,
и поклажу точней уложить.
Молча встали, пошли, полетели,
и крошится набоек металл...
Вновь привал. И заметны потери:
кто-то выдохся, спёкся, отстал.
 
Вот и я захромал потихоньку
и уже неподвластен стыду:
не пойму, для чего эта гонка? –
всё равно ведь туда же приду!
К бочажку ковыляю напиться,
задержусь как бы нехотя тут,
погляжу с потайным любопытством –
далеко ли другие уйдут?..
 
Сентябрь 1998


 
 

ГОЛЛАНДСКИЙ  ДИПТИХ

 

БАЛЛАДА   ОЖИДАНИЯ

 

Клеёнчатые робы их промокли,

а впереди такой далёкий путь!

Старик еврей в засаленной ермолке

зазвал в свою харчевню – отдохнуть.

Он грог согрел и тем вселил надежду,

и сел в углу, монетами звеня.

Его жена им штопала одежду,

а дочка танцевала у огня.

Из-за дождя молчали порт и верфи,

лишь хлопали под ветром паруса,

и отсыревший сумрачный Антверпен

смотрел с тоской в глухие небеса.

Но поутру погода разъяснилась,

и цвет зари преобразил подвал.

Их старший бормотнул:

                      – Скажи на милость! –

и старика-еврея подозвал:

– Наш Судный день не виден за туманом,

и вряд ли в приговоре будет рай.

Решили мы: ты будешь талисманом,

а потому смотри не умирай.

Темно и сложно наше мирозданье,

где следствия бывают без причин.

Ты жди, старик, и это ожиданье

нас вытащит из штормов и пучин!

 

Они ушли, ботфортами литыми

по мокрой громыхая мостовой,

и сразу стали улицы пустыми,

и годы понеслись над головой.

Как просто называться талисманом –

и как же трудно талисманом быть!

Но пролегла через века и страны

незримая связующая нить:

в пространстве человеческих историй,

где следствия бывают без причин,

сидит старик и ждёт ушедших в море

крутых неразговорчивых мужчин.

 

Они придут, ботфортами литыми

по мокрой громыхая мостовой,

в подвал войдут с улыбками простыми,

не удивляясь, что старик живой.

А паруса заплещутся по реям

прекрасным птицам в небесах под стать.

Их старший скажет:

                             – Надо быть евреем,

чтобы три века ждать и не роптать.

А что старик в засаленной ермолке?

Он рад и человеку, и грошу.

Он подождёт, чтоб голоса замолкли,

и тихо скажет: – Милости прошу!

Из ада вас или из рая вызвал -

но тот же флаг у брига на носу.

Садитесь же,

                     включайте телевизор,

а я сейчас вам грогу принесу.

 

Февраль 1983

 

 

БАЛЛАДА ОЖИДАНИЯ – 2

 

         Как спится в дождь! Глубоко, безоглядно!..

                                                Анисим Кронгауз

 

Как славно спится в дождь, на самом деле!

Вода стучит о воду, не будя...

Спал Роттердам, где первую неделю

мы начали под флагами дождя.

Перемешались явь и то, что снилось,

волну в канале подымал прилив.

Но поутру погода разъяснилась,

и город стал уютно-молчалив.

Когда ж пошло к усталости вечерней,

и облака закончили редеть,

мы забрели в какую-то харчевню

попить пивка и просто посидеть.

Простецкий залик, нет вещей излишних –

сейчас кафе, когда-то был трактир...

И вдруг мне показалось, будто слышу:

Майн ингеле, майн либер, кум цу мир!*)

За стойкой вижу старого еврея,

и на меня его направлен взгляд.

Какой я мальчик? Я старик, скорее:

я сед и лыс, и мне за шестьдесят.

– Ах, мальчик мой, уж ты-то должен верить –

ведь ты же и призвал меня сюда.

Мне триста шестьдесят, по крайней мере;

что рядом с этим все твои года?

Но вовсе не случайно в Роттердаме

с моей судьбой пересеклась твоя:

ты написал стихи про ожиданье,

и я был поднят из небытия.

Лишь в малости ошибся ты немного

и каплю нареканья заслужил –

шинкарь голландский, я был славен грогом,

но никогда в Антверпене не жил –

жил в Роттердаме все столетья эти

и званье Талисмана получил,

а ты, мой мальчик, неспроста заметил,

что следствия бывают без причин.

Чтоб звенья рода вновь соединились,

я не старался, время торопя,

а просто ждал и верил в Божью милость, –

но ждал не их, а одного тебя.

И всё сошлось – твоя жена красива,

ты сам неплох и вырос не в лесу.

Садитесь же, заказывайте пиво,

а то, хотите, грогу принесу,

а не хотите грогу – ну и ладно:

есть кофе, чай и просто молоко...

 

Как спится в дождь – глубоко, безоглядно!

Как спится в дождь – бездумно и легко!..

 

Август 1999

 

--------------------------------------------------------

*) Мой мальчик, мой любимый,

    подойди ко мне! (идиш)

 

 

 

БАЛЛАДА ОБ АРТИСТЕ

 

Он не такой был, как все остальные:
губы и волосы, как у негра,
глаза печальные, будто больные,
а в мягком голосе мощь и нега
соединялись неосторожно,
звуча заманчиво и тревожно.

 

Из хранилищ памяти многоэтажных
времён ещё сталинского Союза
выплыло имя: Борис Поташник –
он был обычным артистом ТЮЗа.

А я был школьник, и в эти годы

мне ещё нравились культпоходы.

 

Борис Поташник играл прекрасно
в тех театральных моих сезонах
многообразно однообразных
порабощённых и угнетённых.

И всею грустью своей природы
он, даже молча, просил свободы.

 

В те годы много было пролито
слёз и крови, ибо повсюду
изничтожались космополиты,
генетики и другие иуды.

Я был ребёнок, но знал об этом,
внимая радио и газетам.

 

В хитросплетениях дней тогдашних
были страдальцы любых окрасов.

О чём он думал, Борис Поташник,

играя негров и папуасов?

О том, что, роль освещая и грея,
всегда в ней мерцала судьба еврея?

 

Среди не попавших в тиски стальные,
среди тех, что вождю осанну пели,
он не такой был, как остальные:
он был чужой, но его терпели –
за талант, за успех, который случался
и за то, что всё – до поры до часа…

 

Август 2004

 

 

 

БАЛЛАДА О СВЯТОСЛАВЕ РИХТЕРЕ

 

По радио звучит искристо
фортепианный опус Листа.

Я сразу узнаю солиста –
конечно, Рихтер, кто ж ещё?

И тут же вспоминаю это:
достались чудом два билета,
и в клубе университета
его встречаем горячо.

 

Мы ждём великого артиста,
и ожиданье долго длится.

Амфитеатр мест на триста,
хоть полночь, переполнен весь.

А Рихтер после выступленья –
уставший до изнеможенья,
понурый, под глазами тени,
но обещал – и вот он здесь.

 

Полупоклон. Идёт к роялю.

Но как-то неспокойно в зале.

Играет плохо? Нет, едва ли –
нужны особые слова.

Звучанье чисто, благородно,
и оснащенье превосходно,
но объясняйте как угодно,
а только нету волшебства.

 

Артист уходит за кулисы.

Вокруг растерянные лица.

Минуты две, наверно, длится
немыслимая тишина.

Но вот он появился снова,
лицо прекрасно, хоть сурово.

Он говорит всего два слова:

- Сначала всё!

                     И вот она,

 

та музыка, сродни которой
в снегу заоблачные горы,
земли зелёные просторы
и солнца беспощадный свет.

А впрочем, речь моя невнятна,
неощутима, непонятна –
для этой мощи, вероятно,
нужны слова, которых нет.

 

Сентябрь 2008

 

 

 

БАЛЛАДА О СТАРОМ ДОМЕ

 

Над входом розетка с фаянсовым львом,
в лапах у льва – мечи…

Но нет проживающих в доме том:
звони, стучи и кричи –
никто не откликнется. Календарь,
в стёклах видимый, говорит
о прошлом веке. И только фонарь
у входа ещё горит.

 

В доме, где в комнатах долгая мгла
и о котором рассказ,
жила старуха. Она была
моложе, чем я сейчас.

Чужие ей приносили поесть
(была не всегда сыта),
и многие почитали за честь
с ней беседовать иногда.

 

Она вспоминала давнюю жизнь,
привычки, жесты, слова:
всё было внове, чего ни коснись,
покуда была жива…

Она ушла, и был позабыт
с нею ушедший век,
и внёс в жилище пещерный быт
вселившийся человек.

 

Вот одна из многих примет,
словно в строке курсив:
он сжёг в камине старый паркет,
линолеум настелив.

Потом из дома изгнал тишину
вечно текущий кран,
а книгам её объявил войну
большой голубой экран.

 

Потом уже и этот ушёл,
и дом совсем опустел,
лишь иногда оживляли пол
несколько пьяных тел.

На стенах трещины, всюду пыль,
обоев клочья висят…

И для чего создавался стиль
два века тому назад?

 

И для чего был над входом лев,
вооружённый мечом?

О чём я пишу? Скажу, осмелев:
да в общем-то ни о чём.

Мчится время, как шар с горы,
не разбирая пути,
и всё сметает в тартарары –
ни выстоять, ни отойти!..

 

Январь 2011

 

 

 

РАЙСКАЯ БАЛЛАДА

 

Во сне я предстоял перед Всевышним;
Его не видя, знал, что это Он.

Был райский сад, где яблони и вишни,
и птицы распевали в гуще крон.

 

И слышал я негромкий голос Бога,
в нём были вместе нежность и метал:

– Тебя Я помню; ты грешил не много,
по совести работал, не роптал.

 

Твои болезни и мученья помню,
нечастое земное торжество…

Подумай хорошо, и Я исполню,
чего ты хочешь более всего.

 

А я стоял, в глаза мне солнце било,
звенел, благоухая, райский сад.

И попросил я: – К женщине любимой

верни меня, пожалуйста, назад!

 

– Да будет так, – промолвил Бог сурово, –
но плата есть за предстоянье тут:
ты не напишешь более ни слова,
и даже то, что есть, не издадут.

 

– Тебя, Господь, я укорять не смею,
что это ниже пояса удар.

Что ж, проживу  на свете, как сумею –

Ты просто отнимаешь Свой же дар.

 

– Из двух дарений, – отвечал Всевышний, –
ты выбрал то, которое важней.

Поэтому слова сейчас излишни:
ты попросил – и возвращайся к ней.

 

Напомни у ворот Моим служивым,
чтоб часом не забросили в Москву.

Прости-прощай! И будьте оба живы,
покуда вместе вас не призову.

 

И я ушёл. На выходе из рая
мне под лопатку нанесли штрих-код:
в нём имя и фамилия, Израиль,
две тысячи одиннадцатый год.

 

Декабрь 2011

 

 

 


вверх | назад