БАЛЛАДА О СЛЕПЫХ

Слепым читали лекцию о Солнце,

о том, как ярко светит наше Солнце,

как всё живое согревает Солнце,

хоть далеко от Солнца до Земли.

Слепые молча лектору внимали;

их все эти вопросы занимали;

они не всё, конечно, понимали,

но всё понять старались, как могли.

Все они были от рожденья слепы,

и то, что зрячим проще всякой репы,

их затрудняло.

                     Были им нелепы

слова иные – скажем,  свет  и  тень.

И всё ж, понятий суть поняв едва ли,

они потом вопросы задавали,

забыв на время о сыром подвале,

в котором размещалась их артель.

А тот подвал обогревал рефлектор,

и, возвратясь, его заметил некто

и, вспомнив то, о чём поведал лектор,

решил, что здесь – начало всех начал.

Был этот день так славно подытожен!

Поток тепла почувствовав на коже,

они, как дети, хлопали в ладоши,

а кто-то даже  слава!  прокричал.

Слепым читали лекцию о Солнце...

Октябрь 1969

БАЛЛАДА  МИГА

Я только раз видал её в лицо,

когда подал упавшее кольцо.

– Спасибо! – услыхал я только раз,

и дверь метро разъединила нас.

Как мог я знать, в привычной давке мчась,

что это был невероятный час,

когда судьба свела на целый миг

доподлинно единственных двоих?!

Из всех на свете женщин мне нужна

она одна,

              она одна, одна!

Из всех живущих на земле мужчин

ей нужен я один,

                          один, один!

Как рок, неотвратим ступенек путь –

не побежать,

                   не крикнуть,

                                     не вернуть.

Мы будем жить, и будут течь года,

но нас двоих не будет никогда.

Март 1977

БАЛЛАДА КАЗНИ

Стук барабана сухо прорежется,

флейта вплетёт яркую нить.

Пусть же зеваки вдоволь потешатся –

нынче меня будут казнить.

Ждёт эшафот на площади рыночной

около дома, где прежде жил.

Колодки сменю на полуботиночки –

меня напоследок палач ублажил.

Мне приговор объявлен заранее;

суду всё ясно, а я не пойму,

почему прицельным было дознание,

когда доказали мою вину.

Я чёрнокнижник, алхимик и прочее,

в словесной магии знаю толк.

Но как мои записки рабочие

к иезуитам попали на стол?

Душа болит, а тело прощается,

зная, что жизнь уже прожита.

Как обострённо сейчас ощущаются

запахи мира, звуки, цвета!

И когда палач к топорищу приладился,

уразумел я, что заслужил:

неистребимый запах предательства

слышен из дома, где прежде жил.

Июнь 1978

БАЛЛАДА О НОЧНОЙ ВСТРЕЧЕ

В лесу у изгиба дороги

он спал, разморённый и вялый,

и вдруг пробудился в тревоге

от грома грозы небывалой.

Палатка гудела, как бубен

в молебном экстазе шамана,

был ливень по-летнему буен,

и сосны со скрипом шатало.

Грозы продолжалась атака,

внезапно откинулся полог,

и женщину вырвал из мрака

след молнии в каплях тяжёлых.

И в сотую долю секунды,

припав к небесам раскалённым,

он понял, что выпил цикуты

и снова родился – влюблённым.

И в темень доверчиво глядя,

они прикоснулись щеками.

Он высушил мокрые пряди

своими сухими руками.

И в руки горячие эти

она окунулась плечами,

гроза бушевала на свете –

они потрясённо молчали.

Она покидала палатку

в графитовой мгле до рассвета.

Он спал отрешённо и сладко.

Текло безмятежное лето.

И по небу тучки бежали,

мела тополиная вьюга,

и, встретившись днём на базаре,

они не узнали друг друга...

Хожу уже который год

вдоль бесконечного забора,

и, в общем, не моя забота,

какая стройка там идёт

и что там из земли растёт,

наращивая блок за блоком,

поскольку в мире, слава Богу,

у нас полно своих забот.

Но как-то, осенью уже,

упал столбец, стоявший шатко,

и всем открылась стройплощадка

на самом нижнем этаже.

Средь остальных спешащих лиц

я шёл не шатко и не валко

и на открытой взору свалке

увидел незнакомых птиц.

Иссиня-чёрного пера,

а крылья с белой оторочкой,

они стояли чистой строчкой

на фоне грязного двора.

Была в них царственная стать,

но мрачность и в глазах досада:

зачем-то птицам было надо

на мусоре произрастать.

Они в строю стояли том,

полны забот о выси горней, –

возможно, требовались корни,

чтоб было что терять потом:

замешивая свет со мглой

и пряча солнце в оперенье,

они готовились к паренью

над грешной мусорной землёй.

В заоблачную высоту

взлететь и сладко закружиться!..

Тут я заметил сослуживца –

тот шёл, читая на ходу.

И оторвавшись от страниц

реалистичного романа,

он мне сказал с улыбкой странной:

 – Несчастный, где ты видишь птиц?

И впрямь, стальная правота

была в его ухмылке странной:

ползли строительные краны,

влача хвостами провода,

и было ясно, что они –

не журавли, не коростели...

А птицы просто улетели,

теперь попробуй догони!

Был день, как всякий прочий день, –

кружился круг, мелькали спицы,

и как-то позабылись птицы –

их заслонила дребедень.

Но вечером сказала ты

за чаем как бы между прочим:

– Прикрой окно – сегодня ночью

я опасаюсь темноты.

– Что так? Причина не видна...

– Да нет причины – так, детали:

сегодня птицы прилетали

и всё кружились у окна.

Иссиня-чёрного пера,

а крылья - с оторочкой белой...

Ты что-то побледнел, мой бедный!..

– Устал, должно быть. Спать пора.

Август 1981 

КОЛОКОЛЬНАЯ  БАЛЛАДА

Какое мрачное подворье!

Все постояльцы – вор на воре,

и каждый третий с тайной хворью

и чьей-то смертью на душе.

А я им проповедь читаю

о том, что лучше жизнь простая,

что тяжела еда густая,

а с милой рай и в шалаше.

Они в ответ кричат глумливо

и губы складывают криво,

они едят и хлещут пиво

и девок тискают своих.

И вдруг подобием раската

возник тяжёлый звук набата;

он медленно проплыл куда-то

и так же медленно затих.

А мы сидели – я и эти, –

как напроказившие дети,

и наши лица в ярком свете

застыли масками судьбы.

И в тяжкой поступи набата

нам всем услышалась расплата

за то, что жили воровато

и были жалкие рабы –

рабы страстей, рабы привычек,

рабы чинов, наград и лычек,

рабы насилья и отмычек

и жалких слов сто раз на дню.

Но вот пришла пора такая –

бьёт колокол!

                    И я смолкаю,

уста усталые смыкаю

и низко голову клоню.

Он бьёт неотвратимым роком,

и я, что мнил себя пророком,

боюсь отныне ненароком

пустое слово произнесть.

Подворье смотрит молчаливо,

но в лицах, смятых некрасиво,

чуть пробивается пугливо

душой разгаданная весть.

Ноябрь 1982