поэма
Свиль ж – сувой, вить
слоёв и жилок
или волокон в
дереве; по перевою слоёв ея,
не колется,
весьма прочна и красива в отделке.
В. Даль. Толковый словарь великорусского языка
1.
Воротился человек с войны –
ни родных, ни дома, ни жены.
Дом сгорел, в лесах пропала мать,
а жена устала ожидать.
Человек обвыкся на войне.
Он провёл рукой по седине,
разметал горелое смольё,
начал снова возводить жильё.
Вот сидит на охлупне верхом,
тешет брус тяжёлым топором;
вдруг нерезко увидал сквозь пот:
женщина застыла у ворот.
– Ты к кому?
Ответила она:
– Не узнал? Ведь я твоя жена!
С крыши он спускается с трудом,
а она спокойно входит в дом –
как хозяйка входит, а не гость, –
одежонку вешает на гвоздь,
говоря: – Такие вот дела –
я тебе обедать принесла.
Он глядит – скатёрка на столе,
лампы свет на полном фитиле,
огурцы, картошка горяча,
лук да соль, бутылка первача,
два стакана, хлеба каравай...
– Ну, давай, хозяин, наливай!..
Он сначала с ней не говорил,
после самокрутку закурил
и нерезко увидал сквозь дым:
женщина чужая перед ним.
Но потом оттаял,
пил и ел,
к полночи изрядно захмелел –
не с вина, а с теплоты души, –
и просил: – Хоть имя-то скажи! –
а она твердит ему своё:
– Называй, как раньше звал её!..
Он проснулся среди бела дня
и её увидел у огня.
Хлебный дух заполонил весь дом,
и она была хозяйка в нём.
Он подумал:
так тому и быть –
ведь не обязательно любить...
2.
Год прошел, ещё промчался год,
дом построен, в доме сын растёт,
времени подчёркивая бег, –
только всё мрачнеет человек.
И однажды, будто сам не свой,
взял мешок солдатский вещевой
и пошёл в другую сторону,
где видали прежнюю жену.
Вот пути последний поворот,
и стоит он у её ворот
и нерезко видит сквозь листву –
не во снах теперь, а наяву –
ту, с которой стол делил и кров, –
а она, смятенье поборов,
брошку поправляет на груди:
– Что же ты робеешь? Заходи!
Он ответил, на крыльцо присев:
– Если я зайду, то насовсем,
а пока довольно и крыльца...
Потемнела женщина с лица:
– Я была хорошею женой,
да пораскидало нас войной.
До сих пор красива и сильна,
а тебе вот стала неверна...
Он промолвил:
– Не твоя вина:
ты сильна, а посильней война.
Помолчали.
На дверной порог
набежал вечерний ветерок,
и витал у самого крыльца
нежный, горький запах чабреца.
Непогоду крикнули грачи...
Он сказал:
– Ты только не молчи.
Примешь ли? – и услыхал в ответ
тихо: – Нет. – И сразу громко: – Нет!
Это с пылу горе не беда:
если нынче я отвечу "да",
ты же сам потом и упрекнёшь
не за эту – за былую ложь.
Лучше уходи, покуда свет!..
Он сказал: – Пути обратно нет. –
И пошёл, сутулясь, на закат,
лишь однажды посмотрел назад
и нерезко увидал сквозь пыль
волосы, как на ветру ковыль...
3.
Слава Богу, молод и здоров,
он пристал к артели мастеров,
бравшейся за всякие дела,
от села шагая до села.
И пошла народная молва
про его резные кружева,
а всего сильнее с той поры –
про крылец узорные шатры.
Шла молва, что на любом крыльце
помещал он на одном столбце
из берёзы выбранную свиль –
как застывший на ветру ковыль...
Как-то спал он на чужом дворе.
Мать ему приснилась на заре,
без морщин ещё и седины,
как была задолго до войны.
Будто печь он складывал в дому,
а она, приблизившись к нему,
молча подавала кирпичи.
Он просил: – Ты только не молчи! –
Но она молчит, и вся в слезах,
и седеет прямо на глазах,
и уходит, тает, как свеча...
Он проснулся, горестно крича,
и нерезко увидал сквозь сон
ту, с которой он соединён
был не довоенною весной,
а самой проклятою войной.
Шла она по пыльному двору,
словно бы ступала по ковру:
– Я тебе обедать принесла... –
и его внезапно обдала,
душу всю перевернув до дна,
нежная и горькая волна.
Он спросил:
– Ты как, жена, жила?
– Как жила? Да попросту: ждала...
Ничего... Ты только приходи!.. –
и припала головой к груди,
головой ещё без седины –
словно мать задолго до войны...
Декабрь 1978